Ясинский Анджей - Воспоминания участника В.О.В. Часть 3

Иногда в жизни бывают удачи. В этот раз она была у меня. По-видимому, я был разгорячен событиями, потому мне было необычно радостно. Шел я бодрым шагом, изнутри меня все время что-то подталкивало. Мне хотелось петь, хотелось бежать либо сделать чего-то такое, необычное. Пройдя по городу квартала два, услышал какой-то непонятный шум. Кричали люди, лаяли собаки. Интереса ради прибавляю шаг. Навстречу стали попа­даться бегущие люди. Некоторые бежали молча, другие, поравнявшись предупреждали:

- Облава, - и, не останавливаясь, бежали дальше.

Толстая тетка с корзиной, крикнула мне:

- Прячься, облава!

Сама вбежала в калитку двора. Я смотрел на бегущих, не понимая, что происходит, не зная, что мне делать. Одни люди бежали куда-то, не останавливаясь, другие вбегали в калитки дворов. Шум людской и лай собак приближался. Вот из-за угла появилось сразу несколько человек. За ними, перегораживая улицу поперек, с овчарками на поводу, шли немцы и полицаи. Немцы на кого-то громко кричали, лаяли собаки. Не раздумывая долго, вбегаю в ближайшую калитку. Посреди двора, в кучке лежал сложенный хворост. Во дворе никого не было. Забежав за сложенные дрова, с другой стороны от калитки, влез под кучу хвороста и замер. Слух настороженно ловил каждый звук. Шум на улице уже приблизился к дому. Жду, войдут во двор, или пройдут мимо? Пронесло! Шум на улице прокатился дальше, вскоре на улице стало тихо, также, как и во дворе. Боясь в один день испытывать судьбу несколько раз, я остался лежать под хворостом, не собираясь вылезать.

От бывших переживаний за день и тишины, царившей под хворостом во дворе, захотелось спать. И я как будто бы даже слегка вздремнул. Меня и прежде, после сильных переживаний, клонило ко сну. Так случилось и теперь. Позже во дворе послышались женские голоса, судя по тому, что мужских голосов не было слышно, сделал вывод, бояться некого, можно вы­лезать. Но как? А вдруг женщины подумают, что я вор? Характеры женщин городских, бывают иные, чем в селах. Еще неизвестно, как они посмотрят на мое появление. Когда мне надоело прятаться под хворостом, решил вылезти на свет божий.

Невдалеке от меня на бревнах сидели и о чем-то беседо­вали три женщины. Мое неожиданное появление прервало их беседу и, они с удивлением, все трое, вопросительно смотрели на меня. Я подошел к ним, поздоровался.

- Здравствуй, - ответили они и пригласили садиться рядом.

- Я пленный, во время облавы спрятался здесь. Ничего, если немного побуду у вас?

- Можно, можно, - ответили они. - Здесь каждый день кого-нибудь ловят. Вот и сегодня кого-то ловили. На днях из лагеря трое пленных сбежали. Поймали. Говорят, всех троих расстреляли. Да, сейчас по городу и шагу без пропуска не сделаешь. Везде на углах полиция стоит. Проверяют документы. А ты парень хорошо сделал, что к нам во двор забежал. Иначе был бы у них в лапах.

- У них расправа короткая,- поддержала другая. - Сколько они ироды народу загубили в городе. На что вот мы, бабы, вроде бы никому не мешаем, и нас порой страх берет. Баб тоже расстреливают. А как же! Вот, к примеру, пусти пленного ночевать в дом, и тебе тоже не поздоровится! Такой указ есть. Расстреляют всех! И того, кто ночует, и того, кто пустил ночевать. Говорят, за связи с партизанами. Вот они, какие дела-то наши, парень! Трудные времена пошли.

После сказанных слов оставаться дальше во дворе было как-то неудобно, и я сказал, что уйду сразу, только вот немного пережду, пока все уляжется. Женщины не гнали меня, но и не приглашали оставаться. Дольше сидеть становилось неудобно. Одна из женщин сказала:

- Зря ты, парень, у нас здесь сидишь. Ты конечно голоден. Тебя надо было бы покормить нам, а у нас и у самих ничего нет. Мы едим такое, что собака у хорошего хозяина есть не будет.

- Да я ничего, вот только посижу немного, потом уйду.

Помолчали.

- А куда ему идти? Везде одинаково. Не дай бог еще поймают! Сиди уж здесь! Переночевать тоже можно, переночуешь. Bсe равно, время уже к вечеру. Куда ему идти, на ночь глядя? - Рассуждали женщины. - Только кушать у нас и в самом деле нечего. Вот останешься, посмотришь.

- Ничего. Если голоден, будет есть. Ведь мы сами-то едим. А мы тоже люди. Переночует он пусть у тебя, Аня. У тебя места хватит.

- У меня, так у меня, пусть ночует у меня.

Все четверо вошли в дом, который внутри оказался приветливее. Земляной пол отдавал сыростью, и в доме пахло тем особым запахом, который бывает в бедных домах. Обстановка в комнате была тоже импровизированной из ящиков и скамеек. Зато стены были богато украшены картинками из журналов.

- Вот будешь здесь спать, - указала хозяйка на деревянную лавку вдоль стены.

До вечера времени было еще много и женщины, усевшись на лавке, начали рассказывать о своем бытье при новых порядках. Работали они на какой-то фабрике, где делали оконную замазку. Работойсильно не обременяли, по восемь часов в день. Зарплату платили советскими рублями и платили столько же, сколько и при советах, аккуратно раз в две недели. Только на эти деньги купить было нечего. Все стоило очень дорого. Работа хороша была тем, что не угоняли в Германию. Туда ехать женщины боялись.

- А что же у вас во дворе не видно ни одного мужика? Квартир во дворе вроде много, а мужчин не видно? - полюбопытствовал я.

- А откуда им и быть-то? Одни с фронтом ушли. Другие, которые как-то вернулись, их всех немцы по­забрали. Даже детей, которые раньше были комсомольцами, тоже забрали. А куда их забрали? Известно куда! В тюрьму, в лагеря, а там расстреливают. Ты парень, тоже постарайся уйти отсюда поскорее. На мужиков у нас вроде как бы охотятся. Документов то у тебя никаких нет! Мужчины в городе - это полицаи да немцы. Плохо, парень.

Наговорившись, женщины стали расходиться. Моя хозяйка стала готовить ужин. Во дворе на кирпичиках развела огонь и стала жарить на масле лепешки. Они на сковороде вкусно шипели, румянились и вызывали без того хороший аппетит.

- Так еще жить можно,- сказал я, показы­вал на жареные в масле лепешки. - С голоду не умрете.

- Да, это верно, - ответила хозяйка. - Только что с голоду и не умрем. На отруби денег находим, а масло на фабрике воруем. Думаешь, это в самом деле настоящее масло? - Хозяйка улыбнулась. - Это мы с фабрики потихоньку от немцев олифу таскаем. Жить то надо. Вот мы и едим это. Ничего, живы! Хоть она, олифа и не вкусная, но называется маслом, мы привыкли. Первый раз и нам не нравилось.

Утром женщины подробно рассказали про дорогу, по которой можно легче было выбраться из города. Вместе с людьми, идущими на работу, вышел из дому и я. Бодро шагая по улицам с рабочим людом, я старался похо­дить на местных горожан и наверное был не так уж заметен. По крайней мере, мне так казалось, и я рассчитывал в кратчайший срок выбраться из города. Проходя мимо церкви, встретил настоящего попа. Он был кругленький и розовощекий, с длинными во­лосами на голове и бородой. Поверх черной до пят рясы на цепочке висел серебряный крест. Раньше я попов никогда не видел и знал о них только по картинкам из книг. Теперь же, разглядывая живого пришельца из чужого мне мира, пытался разгадать тайну: наш он, этот попик, или импортный? Если он наш, то откуда у него на голове столько волос? За период оккупации они не могли бы так вырасти. Поп был не из стариков. Ведь при советах попов в стране не было. Наверное, он из импортных! Когда поп проходил ближе, я посмотрел ему в лицо. Оно было сытым и самодовольным. О чем он думает? Какие у него мысли? Хотелось узнать, что он за человек! Почему-то подумалось, что это артист или аферист. Мои размышления прервал громкий смех. Вблизи прохо­дила группа немецких танкистов, все они были в хорошо сидевших на них черных мундирах с черепами на пилотках. Шли они, беспечно разговаривая, звонко смеялись и ни на кого не обращали ни малейшего внимания. Так дома, в школе, мы ходили на прогулки.