Дмитрий Емец - Огненные врата

– Многие рубаки сочувствовали Арею. Все же, я думаю, дело в другом, – уже серьезно сказал Бельвиазер.

– И в чем же?

– Все трое были очень разные. Гондир силен как бык. Ударом меча рассекал наковальню. Бурф не богатырь, но вечно что-то комбинировал, точно паутину плел. А Шимелус – старый ученик Арея с той же тактикой, что и Мефодий Буслаев… Нашему владыке важно, чтобы Мефодия убил именно человек. Сюрпризов он больше не желает – оттого и проверка. Разумеется, и в Нижнем Тартаре есть хорошие бойцы, но человек, убивший человека, – это символично.

– Буслаев… Ох, голубо-о-к! Недаром Лигул Хоорса подселил. Хоорс и Арей – вечные враги. Личность-то, может, и не наследуется, только навык, да как бы вражда не перешла. Как Хоорс Арея ненавидел, так и Виктор этот Мефу покоя не даст, – с печалью пропела Мамзелькина.

На кисловатом ветерке Среднего Тартара старушка быстро трезвела, и это ее печалило. Кроме того, параллельно приходилось работать. Коса уже несколько раз исчезала и сразу появлялась, неуловимо занавешиваясь брезентом.

– Простите, что вмешиваюсь… Вы видели его меч? – словно между делом спросил Чан. Китайский страж только что распустил на поясе последний узелок и теперь был относительно свободен.

– Чей? Мефодия? Разумеется!

– Нет. Юноши, выросшего в Большой Пустыне, – пояснил Чан.

Бельвиазер тронул чутким пальцем породистый нос. Он был лучшего мнения о наблюдательности китайского стража.

– Ну конечно! Все видели! Он же у него за плечами! А вы разве нет?

– Я вижу только то, что я вижу, а не то, что мне показывают. Самого меча я не видел! И никто не видел! – отрезал маленький Чан.

Бельвиазер очень озадачился:

– А что же все видели?

– Ножны и рукоять! И она напомнила мне рукоять исчезнувшего оживающего клинка Кводнона. Все помнят оружие, которым владыка мрака одержал столько побед? Хоорс с оружием Кводнона – это немало! – скромно ответил маленький Чан и, опустив голову, стал наматывать на палец очередной шнурочек.

Глава 4

Двуличная витрина

Раньше всё решали, кому душа пойдет – свету или мраку, а теперь мучаются: есть ли бессмертие в принципе или человек – эволюционное производное от саморазвивающейся плесени. Причем бессмертие эдак в кучку валят – лишь бы, думают, хоть чего-то было, а не сплошные потемки.

В Москве был июнь. Обычные дожди не спешили пролиться. Стояла страшная жара. Водосточные трубы и крыши машин раскалялись. В районе психиатрической лечебницы на улице Восьмого марта голуби выстраивались в очередь, чтобы искупаться в луже. Едва заметив их, Депресняк мгновенно ринулся в атаку и вернулся спустя минуту с приставшим к морде пером, безостановочно чихая.

Недалеко от «Динамо» по покрытым тополиным пухом переулкам колесила собачья свадьба. Ошалевшие от жары, ничего не понимающие уличные псы на равных толкались с такими же ошалевшими от жары и мало что понимающими пешеходами и машинами. Депресняк попытался ввязаться в драку сразу с десятью псами, но Дафна упрятала его поглубже в рюкзак, оставив снаружи только морду, которая торчала как затычка.

Мефу пилили мозг тоскливые экзаменационные мысли.

– Дафа, а Дафа… Напиши реферат по селекции! У меня задолженность! – ныл он.

У Дафны не было никаких сил бороться с этим халтурщиком. Она и так весь год строчила рефераты едва ли не с той скоростью, с какой новенький принтер выплевывал горячие страницы.

– Сдери в Интернете!

– Эге! Ты считаешь нашего препода чайником? Он даже на лекции из Сети не вылезает. Через айфон сидит.

– А от меня ты чего хочешь?

– От тебя я хочу творчества! Скачиваешь двадцать рефератов, и из каждого тащишь по нескольку абзацев. И форму меняй. Если в компе: «Мичурин сказал: «Яблоки – это вкусно!», ты пиши: по мнению выдающегося ученого Мичурина, вкус яблок является вкусным… Ну и дальше такую же фигню!

– Мефодий! Ты свет! Слышишь: свет! – крикнула Даф.

– Ну допустим. А рефераты тут при чем? – резонно возразил Меф.

Дафна задохнулась от бессилия что-либо объяснить. Они купили мороженое. После этого Дафна, страдая от избытка культуры, долго шла с противной липкой бумажкой.

– Чего ты ее не выбросишь? – не понял Меф.

– Так урн нет!

– Ты просто не умеешь их искать! Дай сюда!

Дафна доверчиво протянула ему бумажку, которую Буслаев моментально затолкал внутрь пустотелой трубы в центре длинного фигурного забора. Дафна вздохнула: «Знала бы – не давала!»

– Ерунда! Птичка склюет! – пообещал Меф.

– Что склюет? Бумажку внутри трубы? – пасмурно уточнила Даф.

– Ну так жучок съест! Не заморачивайся!

Мефодий и Дафна шли пешком от общежития озеленителей к Новому Арбату, в гости к Варваре. В подарок «гражданке Гормост» они несли хомяка. В парке Меф выпустил его из банки прогуляться по травке. Ему казалось, что на подстриженном газоне хомяк никуда не денется и догнать его будет несложно. Однако хомяк сгинул мгновенно и без всякого следа.

– Ты безответственный! Лучше бы его съел Депря! – сказала Дафна.

Меф покосился на хитрую кошачью морду.

– Ничего себе утверждение! И главное: от кого я его слышу! От девушки с флейтой, которая по роду службы обязана защищать всех хомяков, сусликов и прочих хордовых, позвоночных, плацентарных грызунов!

Даф не любила рассуждений про «род ее службы». Они лишний раз подчеркивали, что Меф еще не свет и до света ему ох как неблизко. Слишком сильна была в нем самость и желание лично решать, что хорошо и плохо, что делать и чего не делать. «Меж светом и тьмой останься собой!» Девиз звучный, но бессмысленный. Что такое тьма, как не выродившийся свет, не имеющий собственной творческой энергии и не способный самостоятельно создать даже мухи? И что ты имеешь, чего не получил бы извне? Таланты, разум, зубы, волосы, кости, пальцы – даже это от света.

Пусти Буслаева сейчас в Эдем – он после короткого периода адаптационного смущения и вежливого шарканья ножкой принялся бы валить в эдемском саду деревья, выстроил бы из них дом, воздвиг вокруг дома стену и принялся бы сам определять, кого пускать за свою ограду, а кого не пускать. Надо полагать, досталось бы не одним назойливым русалкам и скрипучим лешакам. Учитывая же, что смерти в Эдеме нет, лет так через миллиард весь Эдем оказался бы занят одним Буслаевым, а от вечных деревьев остались бы только вечные пеньки, на которых сидели бы контрабандно просочившиеся гномики.

– Меф! Ты баран! – вздохнула Дафна.

Буслаев отнесся к этому определению философски: