Александр Зайцев - А-Прогрессор

Дворцовые интриги, брр. Эти папенькины лизоблюды! Они вечно отираются у короны. Внешне такие правильные, благочестивые, а сами так и норовят отхватить кусок от чужого пирога. А ведь его тоже попытались втянуть в эти интриги. Слава Единому, что папенька вовремя от этого оградил, выпроводив Кагра в герцогство Йом. Юный герцог ни на йоту не завидовал своим старшим братьям. Ну и что, что они принцы? Зато он свободен!

Охота – вот развлечение настоящих мужчин! Кагр рассмеялся и, ударив коня по бокам, пустил его в галоп, давая команду к началу травли. Его охватило упоение и безумный восторг. Немногочисленная свита с готовностью последовала за своим господином. И только Олиус, мерин которого игнорировал понукания и шел небыстрым шагом, сразу отстал от остальных. Это еще прибавило настроения юноше.

Охота была великолепна. Кагр сам подстрелил из лука величественного оленя, лесного гиганта, размах рогов которого был настолько велик, что юноша едва-едва мог, схватив один кончик рогов, дотянуться другой ладонью до противоположного. Упоение. И даже то, что остальные охотники отстали и не видели триумфа своего владетеля, ничуть не умаляло настроения герцога.

Внезапно Иркус, верный конь Кагра, вскинулся на дыбы и, взрыв копытами землю, резко с места рванул во весь опор – прочь от поляны, на которой остался его хозяин, спешившийся, дабы руками потрогать свою великолепную добычу. Кляня себя за оплошность, герцог пустился было догонять беглеца, но быстро понял, что занятие это глупое. А вот умная мысль о том, что прекрасно обученный конь просто так от хозяина не убежит и что на все есть причина, в юную голову пришла далеко не сразу. Точнее, эта мысль безмерно опоздала, потому что пришла она только тогда, когда Кагр заметил вышедшего из чащи лесного кота – огромного хищника, самого опасного из всех, какие обитали на острове. Неторопливо принюхиваясь, гигантский кот приближался к поверженному оленю. Он не рычал, его шерсть не вставала дыбом на загривке. Но то, как хищник обнажил свои клыки, ясно говорило о его намерениях. Делиться мясом с человеком кот точно не желал.

Еще больший ужас Кагр испытал, когда понял, что кот и его самого считает своей добычей, а не препятствием. Да и посудите здраво, что мог сделать пусть даже физически развитый, но безоружный юноша против более чем двухметрового полосатого хищника? Но надо отдать юному герцогу должное. Поняв, что бежать бесполезно, он тихим шагом вернулся обратно к жертве, выдернул стрелу из оленя и, выставив ее перед собой, внимательно следил за приближением полосатой погибели. Нет, Кагр не верил, что может не то что убить этого хищника, он не верил даже в то, что сможет его отогнать. Ныне герцог твердо знал: четырнадцать зим – это все, что ему отмерил Всевышний. Одинокий человек, даже бывалый воин в полном обмундировании, и тот не имел ни малейшего шанса в такой ситуации, что уж говорить о Кагре.

Герцог молился, но не так, как монахи, которые в его положении приняли бы смерть смиренно. Нет, он молился, шепча знакомые слова одними губами, а его руки до судорог сжимали столь ненадежный стержень охотничьей стрелы. Он умрет как мужчина.

Но этому не суждено было случиться…

15 сентября 597 г. от Р. А. Замок баронов Горсов;

Йомское герцогство; вечер

– Отец. Как ты можешь так говорить? – Баронет Маррис был всего на два года старше герцога Йомского. Сейчас он склонился над постелью своего родителя.

– Сын, это не шутка. Не смей, я тебе говорю! – Голос прикованного к ложу барона еще сохранил остатки былой силы.

– Отец, я справлюсь! – Баронет нежно поправил спавшее с плеч отца покрывало. В комнате не были закрыты ставни, старый барон не любил застоявшийся воздух, но вечерний ветер оказался излишне холоден.

– И думать не смей. Есть кому и без тебя заняться этой бедой. – Еще не старый, но уже умудренный жизнью мужчина в расцвете лет мысленно улыбнулся. Ему нравилась эта горячность в сыне, эта жажда действия, эта беззаветная храбрость и решительность. Но он боялся за своего единственного наследника.

– А не ты ли меня учил, что рисковать своими людьми попусту не следует.

– Учил, но это не значит, что ты должен рисковать собой. – Ох, как мальчик похож на него самого в юности!

– Должен, отец, должен! Твои наставления, вспомни их! Мне по плечу самому справиться.

– Нет, сын.

– Меня учили! Во всем герцогстве нет воина и охотника лучшего, чем я! Ты знаешь об этом!

– Да. – Сын был прав.

Барон очень постарался, и кроме самого барона его сына обучали лучшие из лучших. Владению мечом его учил сам Голгарс, и пусть этот мастер разменял уже пятый десяток, но славу пятикратного победителя Великих Игр[1] никакие годы не способны отнять. И когда барону хватало сил выглянуть в замковый двор, он не раз наблюдал, как его сын берет две схватки из пяти в поединках с величайшим мечником Аркаха. А ведь Маррису всего шестнадцать! Стрельбе из лука его учил Барис, за голову которого все соседи барона готовы были отдать приличную меру серебра – так он их всех замучил своим браконьерством. Но лучник он был от Бога. Впрочем, трус – каких поискать, боится даже своей тени. Но как стреляет!! А главное, за что барон прощал этому браконьеру все его прегрешения, этот лучник умел учить. С копьем баронета тренировал Кизим, личный оруженосец барона, он прошел бок о бок с владетелем не одно сражение. И так больно будет потерять сына по такой глупости. Ну почему он вбил себе в голову, что должен лично и один всех спасти? И кого всех-то, обычных крестьян в самой отдаленной от замка деревушке!

– Отец, мне уже шестнадцать. Мне необходимо заработать уважение и почет. Лично показать, что я чего-то стою!

– Ох. – А ведь барон сам виноват во всем этом, поскольку мечтал видеть сына именно таким. Пей до дна теперь, калека, всю чашу исполнившихся желаний.

– Почему ты беспокоишься? Как ты говорил, самый страшный зверь – это…

– …человек, сынок, человек, все верно.

Барон понял, что проиграл этот спор. Слишком хорошо он воспитывал сына. Отказ невозможен, или юноша поступит по-своему даже без благословения отца. А это уже будет урон отцовскому авторитету. Как ни было больно бывалому воину, а теперь покалеченному ветерану, но он сказал:

– Ступай, сынок. Только вернись живым.

– Ты слишком много вложил в меня, отец, чтобы я, как любящий сын, мог позволить пустить все потраченные тобой усилия понапрасну.

Барон только закрыл глаза в знак согласия.

– Благословляю.

– Спасибо.

И в порыве чувств Маррис прильнул губами к дрожащей руке отца.