Е. Кочешкова - Шут

Элея вздохнула. Осторожно освободила свою руку из его ладоней но, увидев умоляющий взгляд Шута, вымученно улыбнулась и вдруг порывисто взъерошила его непослушные волосы:

— Я не сержусь, Патрик… Я верю тебе. Но, полагаю, пока рано трубить в рога. Я дождусь Руальда. Что бы там ни говорил Дени, надо увидеть своими глазами, так ли все плохо. Если да — я сама обращусь к первосвященнику и потребую расторгнуть брак. Не желаю быть фигуркой на чьей-то игровой доске, — Шут с радостью наблюдал, как неуловимо, но совершенно очевидно она с каждым мгновением становится сильнее. «Все-таки я сделал это… и давно мог бы. Всем было бы лучше… А в тяжелые дни так важно, знать, что ты не один. Она теперь знает… не сломается. Не дождутся!» — Шут почувствовал, как легко ему стало, и даже тревога немного отступила. Он почти взлетел с колен и, встав перед Ее Величеством на руки, ослепительно улыбнулся.

— Вы не фигура, вы — Королева! — легко кувыркнувшись назад, он приземлился на ноги, обернулся и поклонился ей так, что длинные волосы смахнули пылинки с пола. Элея кивнула:

— Спасибо, Пат. Спасибо… А теперь ступай. Ступай. Мне нужно побыть наедине.

Шут вернулся к себе. У него было странное чувство, как будто с души сняли тяжелые оковы, и она стала легкой, точно перышко… Вдохновленный прощением королевы, остаток дня он провел пред зеркалом, усердно репетируя одну из пантомим, что казалась ему недостаточно проработанной. Интриги там или нет — а работу никто не отменял… Когда же результат стал более-менее близок к желаемому, Шут обратился к своему самому любимому занятию — перекладине. Упражняться с ней он мог часами, забывая обо всем. Высокий потолок комнаты позволял Шуту делать вокруг перекладины полный оборот на вытянутых руках, а значит, и многие другие акробатические штуки.

9

На следующий день Шут, наконец, почувствовал голод и, не тревожа слуг, сам спустился на кухню. Ему нужно было послушать свежие сплетни. Одна из кухарок, совсем молоденькая рыжая проказница по прозвищу Перепелка, подала Шуту еще теплый хлеб и большую миску с кашей, как он любил — в золотистую овсянку, залитую медом, были щедро насыпаны орехи и кусочки сушеных фруктов. Шут с неожиданным для себя аппетитом съел все, не забывая держать уши открытыми. Но в этот день кухарки говорили мало: они тоже были встревожены и не знали чего ждать от завтрашнего дня. До возвращения короля счет шел уже на часы. Шут узнал, что рано утром в Чертог прибыл гонец барона Дарма, от владений которого до Золотой — лишь полсуток пути. Отряд Руальда остановился там, чтобы провести минувшую ночь. Говорили на кухне и о Тодрике. Шут с удивлением услышал, что принц всю ночь провел в загородном монастыре. Наивные поварихи набожно закатывали глаза, плетя какую-то ерунду о проснувшемся в наследнике благочестии. Шут едва не подавился кашей, пытаясь не рассмеяться их богатому воображению — это Тодрик-то благочестивый?! Только главная хозяйка кухни, дородная матушка Тарна хмуро покачивала седеющей головой — она, как и Шут, понимала, что все эти домыслы мало соотносятся с действительностью. Но помалкивала, предпочитая держать свое мнение при себе.

Главная повариха была личностью приметной. «Я на кухне родилась, — бывало, с усмешкой говорила матушка Тарна, — на кухне и помру». И почему-то никто в ее словах не сомневался. Лет пятьдесят назад она появилась на свет, и правда, едва ли не среди котлов. При них же и выросла, во всем помогая матери, а потом и сама получила место на кухне. Прошла весь путь от чистильщицы овощей до главной поварихи. Ее любили. За разумную строгость, за умение втолковать, что к чему, а главное — за доброту…

После завтрака Шут еще пару часов погулял по Внутреннему городу, но так и не узнал ничего нового. Все говорили только о скором возвращении Руальда, да пересказывали сплетни про принцессу тайкуров.

Он понял, что большего в этот день не добьется и возвратился к себе. Настроение было скверное, тревога внутри все нарастала, и ничего хорошего он уже не ждал. Однако на этот раз Шут ошибся. Едва открыв дверь в свои покои, он увидел на кресле новый костюм… Штаны и куртка были кем-то аккуратно развешены, и одного взгляда хватило, чтобы понять — мадам Сирень в очередной раз создала для него шедевр.

Шут снял простой свой зеленый дублет и ополоснул лицо в умывальнике. Холодная вода освежила его и сделала мир чуточку лучше. Он подошел к открытому окну, с наслаждением глотнул ягодного вина, глядя в густую зелень старого клена, задевавшего своими ветвями подоконник. Среди листвы были густо разбросаны солнечные блики — словно, кто-то усыпал темную крону яркими лоскутками цвета крыльев бабочки-медовницы. Шут любил это дерево и, когда был младше, частенько предавался мечтам, сидя в удобной развилке меж ветвей.

Вздохнув, он поставил бутылку и медленно снял со спинки кресла обновку. Костюм был сшит именно так, как Шуту нравилось — он был красивый и изысканный, почти похожий на обычную одежду. Если бы только не золотые и алые вставки, придающие наряду нужное настроение, делающие его именно шутовским. И бубенцы. Совсем немного маленьких золотых горошин на рукавах и вороте, да еще по подолу. Кто их делал, Шут не знал, но эти бубенчики из запасов мадам Сирень больше походили на частицы музыкального инструмента — так они были мелодичны. Шут неспеша переоделся и, сделав на пробу пару кувырков, с удовольствием отметил, что на первый взгляд узкие и плотно облегающие штаны-трико совершенно не стесняют движений, равно как и куртка с длинными рукавами. Он поглядел на себя в зеркало. Госпожа Иголка была права — выбранный ею цвет ткани и впрямь смотрелся недурно. Шут осторожно поднял левую руку, и бубенчики тихо зазвенели. Он состроил своему отражению смешную гримасу, однако двойник из зеркала не показался ему забавным. Да, женщины находили господина Патрика милым, но сам он так не считал… Шут обладал тонкими чертами лица, мальчишеским треугольным подбородком, едва заметно вздернутым носом и губами, про которые баронесса Летти говорила «будто всегда ждут поцелуя». Не Руальд, чего уж там… Хотелось бы Шуту иметь более мужественный вид. Особенно теперь, когда в серых его глазах так отчетливо плескалась тревога.

«Я слишком насторожен, это заметит кто угодно. Нужно успокоиться, — он устало сел на кровать и обхватил голову руками. Чувство тревоги вновь накатило с удвоенной силой. — Скорей бы уже Руальд приехал!».

Он всегда ждал короля с нетерпением, но в этот раз ожидание было приправлено горечью и страхом. Шут понимал, что новая их встреча навряд ли закончится дружеской попойкой в королевском кабинете. И не будет Элея, как обычно, обзывать мужа винным кувшином, не будет внимательно слушать его рассказ о путешествии, подперев подбородок изящной ладонью, не попытается выставить Шута из кабинета…