Надежда Мамаева - Дропкат реальности, или пособие для начинающего шулера (СИ)

Выдав эту программу — минимум, конопатая добавила:

— Ты давай, располагайся, щас принесу одежду. Ряса тебе еще не полагается, но и в мирском ходить не след. Я мигом. И с этими словами захлопнула дверь.

Васса, оставшись одна в келье, присела на топчан и попыталась проанализировать услышанное. Похоже, что скабрезная шуточка про задорных монашек, резвящихся у себя в келье, возникла не на пустом месте. А посему рано или поздно ей придется поехать на 'исповедь' ко всерадетелю.

— Ладно, пока есть время подумать, — прошептала Васса.

Она невесело усмехнулась и достала пять монет, что так ловко умыкнула. Машинально взяла один кругляш и начала ловко перекидывать его через фаланги пальцев. Монетка играла на солнце, а множество бликов круговертью солнечных зайчиков устроили чехарду на потолке. Почему‑то когда фишка или та же монета, исчезала между пальцами, то появлялась вновь, Вассе лучше думалось.

Монастырские размеренные будни ассоциировались у Вассы с паутиной: день за днем, наворачиваясь на нее коконом серых нитей, затягивали.

Прошло уже больше двух седьмиц, от утренних и вечерних бдений девушку уже воротило. Величественные шпили монастыря, словно пронзающие небесную высь, вызывали лишь одно желание — повесить на них противную настоятельницу, эту мракобесью мать Арелию, что совала свой длиннющий нос во все дыры. Эта тощая швабра своей дотошностью, скаредностью и назидательностью могла препарировать сознание даже самых стойких разгильдяев. Вассарию же она просто выводила из себя.

Назидательные рассказы и показная целомудренность, коею щеголяла настоятельница, чуть ли не каждый день проходя под ненавистной аркой святой Баяны, больше всего раздражали Вассу, знавшую о 'милых слабостях' всерадетеля. Девушка уже поняла, что самым большим окаянством в монастыре считается прелюбодеяние. Слышал бы это друг деда — изрядный пошляк, заглядывавший изредка в гости и считавший, что девственность — это женский недостаток, исправляемый мужским достоинством. Вот бы посмеялся над монастырской версией самого страшного греха. Но в хогановом доме свой взгляд на прегрешения. А посему любая после приватной встречи со всерадетелем могла больше всего бояться прохода под этой чертовой аркой. Дескать, постриг‑то она принимала девицей, а уже после наблудила у стен монастырских…

Вассария не удивилась бы, если бы узнала, что настоятельница еще и шантажировала монахинь раскрытием их невольной тайны. Теперь понятно, почему раз в полгода служат очередную новую поминальную по самоубиенной грешнице, навсегда покинувшей стены данного монастыря (последнее Васса узнала все от той же словоохотливой рыжухи Уленьки). Последняя, не к ночи будь помянута, появилась в глубине коридора.

Монахиня, завидев Вассу, наддала ходу и начала приближаться, неумолимо, как понесшаяся повозка, возница которой сдуру отпустил вожжи. Хоганова невеста совсем не солидно при этом размахивала руками и порывалась что‑то крикнуть, но выходили только сиплые невнятные звуки.

Васса, видевшая, какую скорость набрала монахиня, всерьез начала опасалась за свою жизнь. Как и обо что Уленька собралась тормозить? Выполнять роль буфера между стеной и столь резвой девицей лицедейке как‑то не очень хотелось.

Все обошлось. Последовательница воли святой Баяны последний десяток локтей просто проехалась на подметках, широко расставив согнутые в коленях ноги. Зрелище было столь же эффектным, как мерин на лыжах.

— Срочно прячься! — выдала наконец Улина.

— Зачем?

— Всерадетель приехал, и настоятельница срочно за тобой послала.

— Зачем прятаться тогда? — Васса талантливо изобразила непонимание.

— Не спрашивай, но так для тебя будет лучше, — монашка начала нервничать.

— А для тебя? Если ты меня не найдешь?

— Да как обычно, отстою молебен ночной, и все, — беспечно отмахнулась рыжая.

Вассу тронул этот порыв. Редко кто сторонний будет действовать в ущерб себе. А вот нате, эта смешная, в чем‑то несуразная Улина пытается ей помочь. Просто по — человечески, не требуя ничего взамен.

— Уль, а как ты оказалась в монастыре? — Вассария сама от себя не ожидала, что задаст этот вопрос.

Монашка, похоже, тоже его не ожидала, потому как откровенно ответила:

— Когда в обнищавшей семье ты четырнадцатая дочь, на приданое рассчитывать не приходиться. А кто за меня так пойдет. Не захотела всю жизнь приживалкой быть при старших, которые будут попрекать куском. В белошвейки — горничные идти отец не позволил бы — как‑никак герцогский род, с каплей императорской крови, — на последних словах девушка махнула рукой, словно отгоняя почетное родство как надоедливую муху.

— А здесь крыша, еда. Не разносолы, но никто же не запрещает — пока не знает — держать в келье постный пирожок, чтобы подпитать дух и тело, — монашка хитро усмехнулась, — Да и занимаюсь тем, что по душе — оклады расписываю. Конечно молитвы, посты и бдения — то еще развлечение. Но здесь для меня все же лучше, чем в миру.

Такой короткой и эмоциональной исповедью Васса была поражена. До этого монастырь ей казался чуть ли не тюрьмой. А смотри‑ка ты, для кого‑то он — лучшее из зол. Меж тем Улина резко выдохнула, словно коря себя за откровение:

— В общем, я не для того оббежала пол монастыря, чтобы ты мне тут кошачий хвост на кулак мотала. Давай прячься от всерадетеля! — повелительно цыкнула монашка.

— Улина, спасибо тебе огромное, но не стою я твоей ночи бдения.

Васса в порыве попыталась обнять монашку на прощанье. Выглядело это со стороны как потуга обхватить стог. А потом девушка развернулась и припустила в сторону кабинета настоятельницы.

— Дуреха, одумайся! Я же тебе добра желаю! — понеслось беглянке в след.

Вассария чуть — чуть не успела. Всерадетель уже покинул гостеприимные хоромы матери Арелии и через двор направлялся к карете. Видно, много времени уже прошло с распоряжения найти и привести в кабинет новую послушницу, вот носитель слова хоганова и потерял терпение.

Девушка решила, что столь удобный случай упускать не стоит и, разбежавшись, попыталась повторить недавний Уленькин маневр. Благо грязи на улице было в избытке и скользить ничего не мешало. Разогнавшись, она точно так же, как и монашка до этого, поставила стопы параллельно и почувствовала себя как в детстве, когда стоя съезжала с горки.

Однако кое — чего Васса не учла: тормозной путь по дворовой грязи оказался намного длиннее. И девушка, практически не сбавляя ходу, врезалась во всерадетеля. Мужчину крепкого, даже кряжистого, однако, видно, не привыкшего к таранам в виде послушниц, снесло в сторону как щепку. Глубокая лужа радостно распахнула свои объятия проводнику слова хоганова. Вассария же, слегка замедлившая ход, затормозила уже о шедшую впереди настоятельницу, оседлав почтенную фиррену на манер норовистого жеребца.