Надежда Мамаева - Дропкат реальности, или пособие для начинающего шулера (СИ)

Мужчина перевел взгляд на Вассарию. Сейчас она была абсолютно не похожа на ту клейкую, как намокший леденец, девку из таверны, от которой хотелось побыстрее отделаться. В двенадцати шагах от него стояла симпатичная, может, чересчур наивная провинциалочка в сером дорожном платье с саквояжем в руках.

Эрден подошел к девушке, чтобы дать последние наставления:

— Ты все поняла?

— Да, как думаешь, клюнет?

— Наверняка. Ему нравятся именно такие: тихие, скромные, свежие. Если бы иначе — его бы посещали фиррены лавандового квартала.

Вассария хмыкнула. Слава об обитательницах данного квартала разлетелась далеко за пределы столицы. Благопристойные фиррены со смаком сплетничали о том, как в оном попираются все мыслимые добродетели. При этом говорили, что о такой мерзости даже упоминать не стоит, и тут же в подробностях живописали разврат (интересно, откуда они точно знали, что там твориться, если никогда не были по указанному адресу), творимый в домах за лавандовыми шторами. Многие же герры при упоминании заведений этих улиц мечтательно закатывали глаза (главное, чтобы оного жеста не видели супружницы) и улыбались.

— Значит, буду нежной и свежей, — Вассария усмехнулась — лицедейство — залог апсвинга, поэтому что‑что, а играть роль я умею.

Эрдену показалось, что он ослышался, поэтому переспросил:

— А при чем здесь свинки?

Вассария лишь усмехнулась:

— И как ты, не зная элементарных вещей, планировал прижать тех катал? Апсвинг — это когда тебе везет в игре, либо по дурости, либо по умению.

— А я и не планировал прижать, мне просто нужно было им проиграться. Кстати. А откуда ты щеголяешь такими терминами?

Васса прикусила не в меру болтливый язык, но было поздно. Эрден не хуже борзой встал в стойку, почуяв дичь, в роли которой выступало прошлое девушки.

Чтобы хоть как‑то выиграть время и уйти от прямого ответа, она промолвила:

— После того, как все закончится, обязательно расскажу, договорились?

— Хорошо, договорились, но учти, я запомнил, — и, зачем‑то поправив девушке воротничок, Эрден добавил: — Пошли, уже пора.

Спасение души требует серьезных материальных затрат. Сидя за столом перед фьеррой, облаченной и лиловую хламиду, Вассария это поняла по тому, как цепко пробежались крысиные глазки настоятельницы монастыря по ее фигуре. Данная хоганова невеста ассоциировалась у девушки с образом буренкиной смерти. Именно так изображали коровью лихоманку: худой, практически до просвета, высокой аки жердь, с узловатыми пальцами. Только сказочная героиня не была охоча до злата, предпочитая звону меди что‑нибудь более питательное и удобоваримое.

— Еще раз напомните, сколько вы отдаете добровольной платой на нужды монастыря, дитя? — этот вопрос настоятельница задавала уже второй раз, правда в иной формулировке.

Вассарию душила милая коренная обитательница болота, в народе именуемая жабой. Фьеррине вручили 'на расходы' приличную сумму злотнями, но лицедейка за недолгое время как‑то прикипела душою к выданному кошелю. Вверять его в руки этой алчной женщине девушке не хотелось. Пришлось.

— Вот, здесь двадцать злотых, — Васса положила кошель на стол и скромно потупила взор. Пять монет ей все же удалось незаметно умыкнуть. Это обстоятельство хоть как‑то примирило девушку с необходимостью расставания с 'реквизитом'.

— Что ж, это небольшой, но все же вклад во спасение вашей души. Да будет милостив к Вам Хоган. — Припрятав кошель в один из ящиков стола, уже более деловым тоном настоятельница добавила: — Раз Вы, дитя мое, решили отринуть все мирское, после гибели вашего жениха стать послушницей и последовательницей святой Баяны, мы вам в этом поможем.

Неестественно тонкие пальцы женщины ухватились за ручку массивного колокольчика. Раздавшийся после этого звук, больше всего напоминавший набат, а не мелодичный перезвон (какой должен был прозвучать, по логике), пронесся по кабинету, а затем и по коридору стаей мракобесов. Спустя два вздоха в кабинет вошла монахиня, протиснувшись в дверной проем бочком и слегка при этом втянув живот.

— Уленька, проводи новую послушницу в келью, выдай ей одежду и объясни распорядок нашего монастыря, — фьерра кивком головы указала вошедшей на Вассарию.

Появившаяся монашка была так же похожа на настоятельницу, как хряк на воблу: пухлые щеки, погребенные под кучей веснушек, рыжие взлохмаченные вихры, которые даже лиловая косынка укротить была не в силах. Уленькины же телеса свидетельствовали о заботливости ее родителей, так откормивших свою дитятку, чтобы точно оградить ее от разврата, да и вообще любого покушения на ее честь — смельчаков и энтузиастов всегда дефицит.

'Нет худа без добра. Зато если вдруг какой злыдень попытается выкинуть эту Уленьку из окна, у убийцы ничего не получится — просто надорвется', — отстраненно подумала Васса, глядя в спину монашке, пытающейся тараном взять дверной проем. Вера движет горы, а уверенность, помноженная на упрямство — даже дверные проемы. Пыхтя, Уля все — же вышла в коридор, видимо, из принципа не став поворачиваться боком.

Как только Васса с хогановой невестой покинули кабинет, толстушка накинулась на девушку с таким энтузиазмом, что оным можно было и убить:

— Ты новенькая? А откуда? Почему решила сюда пойти? — и, не давая Вассарии вставить и слова, продолжила тараторить. — Жаль, что ты такая нежная вся. Плохо вы, тихони, тут приживаетесь. Вот давеча была одна, ну прям ты точь — в-точь, да занедужила: рвать ее по утрам начало, вся зеленая была, есть ничего не хотела. Настоятельница уж как переживала, да ничего сделать не смогли, пришлось ее в лекарский дом везти.

'Знаем мы эту болезнь, через девять месяцев сама проходит', — ехидно прокомментировала Васса.

Провожатая меж тем разливалась соловьем:

— А еще до этого была другая. Тоже скромница, ручки тонкие, стан словно тростиночка — рукой перешибешь. Все ходила как в воду опущенная. Даже беседы со всерадетелем, на которые горемычная ездила, ее душу не спасли. Преставилась. Душеньку свою загубила в петлице, — вещала монашка и тут же безо всякого перехода выдала: — А вот кормят здесь жуть! Помереть порою с голодухи можно. Ты вон и так тощая, так что как будут в трапезной обед разносить — ешь все.

От этого стрекота голова Вассы уже шла кругом, но, на счастье девушки, они наконец‑то дошли до отведенной ей кельи.

Монашка, словно вспомнив о порученной ей обязанности уже, на пороге оттараторила: 'Встаем до зари, со вторыми петухами, полторы свечи — утренняя молитва, потом трапезная, потом настоятельница дневные поручения раздаст. Как колокол зазвонит — время молитвы и обеда, потом опять по поручениям. Вечером молитва и ужин'.