Екатерина Богданова - Борьба за жизнь

Как же это было мерзко! Но разве у меня был выбор? Тем более что, по словам Мордока, от моего успеха зависело благополучие Возрении. Тайной канцелярии стало известно, что нейтралитет Наминайской империи в отношении нашего королевства пошатнулся. А в связи с тем, что Возрен Седьмой планировал в ближайшее время, в честь рождения очередного наследника, присвоить еще три соседствующие с Возренией герцогства — не интересуясь мнением самих герцогов, разумеется, — ситуация становилась опасной.

Во всей этой ситуации мне непонятно было одно: неужели тайная канцелярия поставила на меня и все зависит от действий одной, безусловно, хорошо обученной, но неопытной девушки? В это верилось с трудом, наверняка есть еще игроки в этой политической шахматной партии, но мне не сочли нужным о них поведать. Пока я только пешка, удастся ли стать королевой? Я, конечно, умница и буду стараться, но в успех верилось с трудом.

К первому выходу в свет меня наряжала целая команда опытных девушек. Платье, прическа, макияж — все было идеально. Но, взглянув в зеркало, поняла — это не я. Вернее, теперь это буду я, но мне не нравилась маска принцессы, она слишком отличалась от того, что было внутри. Вырвусь из-под опеки Мордока и выберу более подходящий образ, а пока придется терпеть эти оборки, пудру и шиньоны.

Впервые за несколько недель выйдя на улицу, я глубоко вдохнула и схватилась за перила, чтобы не упасть. От обилия свежего воздуха закружилась голова, стало так легко и свободно. И я поверила, что смогу, мне обязательно удастся сделать все нужное и не только выжить, но и найти свое место в этой жизни. Иначе просто не может, быть! Широко улыбнулась и смело шагнула к карете… и к туманному будущему.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ЗНАТЬ ДОЛЖНА ЗНАТЬ СВОЕ МЕСТО

Представление ко двору было лаконичным и малоинформативным. Меня просто усадили на наспех установленный и по этой причине шатающийся третий трон. Между даже не взглянувшим в мою сторону королем и окатившей презрением королевой, стыдливо прикрывающей мантией округлый живот. Я же впервые видела монарха вблизи и смотрела во все глаза. Возрен Седьмой оказался молодящимся пожилым мужчиной с намечающейся на висках, но тщательно подкрашенной сединой и скрытыми за обручем короны морщинами на лбу. Король оказался весьма заурядным мужчиной. И что только в нем находят женщины? Хотя странный вопрос — красующаяся у него на голове корона была великолепна.

Большие двустворчатые двери отворили, и в тронный зал степенно вошла первая пара. И ходили эти пары, кланяясь и представляясь, часа два. У меня лицо онемело и величественно-надменное выражение приклеилось к нему намертво. Даже во сне, наверное, сегодня буду выглядеть царственно. Но я стойко выносила тяготы королевского бремени и старалась запомнить как можно больше имен и лиц. Краем глаза подметила, как король, спрятав руку под мантию, растирает поясницу, а королева зевает с закрытым ртом. Хоть не я одна мучаюсь — подумала злорадно. Было бы несправедливо, если бы весь этот спектакль я играла соло.

Когда поток высшей знати иссяк, а от моего самообладания осталось только окаменевшее лицо и затекшее тело, на золоченую ковровую дорожку вышел напыщенный церемониймейстер и громогласно объявил:

— Властью и велением короля Возрена Седьмого, во славу и процветание великой Возрении, преклонитесь перед королевской кровью!

Выстроившиеся вдоль дорожки придворные склонились в почтительных поклонах и реверансах. Король встал с трона, повернулся и, одарив теплой отеческой улыбкой, протянул мне руку.

Ладони мгновенно вспотели, пальцы мелко задрожали, но улыбку я выдавила довольно убедительную. Вложила свою далеко не царственную руку в широкую королевскую ладонь и встала. Возрен Седьмой положил мою руку на свой локоть, ободряюще по ней похлопал и повел меня через живой коридор. Дойдя до распахнутых дверей, мы с «отцом» приветствовали столпившуюся в приемном зале среднюю знать, величественно подняв руки и пару раз махнув ладонями. Я бы ни за что не догадалась, что нужно делать. Но король едва слышно шепнул: «Улыбайся и маши», что я и сделала, копируя его движения. После чего мы развернулись и величественно прошли обратно к тронному возвышению. Я едва слышно замученно вздохнула, на что «папенька» прошептал:

— Терпи, девочка. Немного осталось.

— Терплю, — прошипела я в ответ, усаживаясь на свой трон и балансируя, чтобы не раскачиваться. Была бы настоящей принцессой, не сносить бы головы тем, кто устанавливал этот пыточный стул.

Церемониймейстер долго и с апломбом перечислял титулы и достоинства принцессы Саминкары Возренийской, после чего официальная часть представления закончилась и начались скучные придворные танцы, а мы все так и сидели на возвышении и с высоты своего положения любовались действом. Через какое-то время королева застонала и взмахнула рукой, подзывая статс-даму, которая помогла ей встать и тихо удалиться. Я с завистью посмотрела на удаляющуюся королеву и перевела мученический взгляд на короля.

— У нее есть веская причина, — тихо проговорил король. — У тебя такой причины нет.

— Какая жалость, — пробурчала я, продолжая мучиться с радостной улыбкой на лице.

Где-то в районе полуночи я осознала, что правители несчастные люди, заложники канонов и этикета и вообще не хозяева сами себе. Появилась еще одна причина возненавидеть свою участь.

Весь этот абсурд закончился глубокой ночью. Под аплодисменты и пьяные тосты мы с «отцом» вышли в центр зала, очень медленно, кстати, вышли, потому что после более шести часов восседания на тронах ходили с трудом. Когда заиграла мелодия, я облегченно вздохнула и бессовестно повисла на родителе, танцуя танец дочери и отца. Король крякнул — тоже устал, бедолага, да и я при своем росте была не пушинкой, — но устоял, что вызывало уважение.

Монаршая особа закружила меня по залу, и все было бы просто замечательно, если бы король не прошипел мне на ухо:

— Совесть имей, пигалица. У меня хондроз.

Чтобы никто не увидел, как я неприлично хохочу, пришлось уткнуться лицом в плечо «папы», что вызвало умиленный вздох благородной публики. Придворные увидели, как у принцессы вздрагивают плечи, и решили, что причиной тому слезы радости. Так мы и танцевали, пока оркестр не умолк. Король кряхтел и ворчал, называя меня бессовестной девчонкой, я висела на нем, смеялась и слабо перебирала ногами.

Напряжение дало о себе знать, и смех был скорее непроизвольным способом уберечь сознание от срыва. Однако когда танец закончился, я мгновенно успокоилась. Изобразив опостылевшую улыбку, я гордо удалилась под руку с «горячо любимым папочкой».