Мария Капшина - О верности крыс

— Ты как раз вовремя, — сказал ол Каехо, отфыркиваясь от воды. — Передай Райне, что всё готово. На суде он признается во всём, в чём ей надо.

Нар Кьё слышал смутно, не в силах отвести взягляд от ол Баррейи. Тот сидел смирно, глядя перед собой и безвольно уронив руки. Старик не выглядел ни избитым, ни покалеченным, только лет на десять старше, чем луну назад. Хуже всего было лицо…

— Даже немного жаль.

Нарк дёрганым движением обернулся. Хриссэ поднял голову от таза, над которым мыл руки и повторил:

— Даже немного жаль, что его больше нет.

— Кого?..

— Ол Баррейи.

Нарк оторопело уставился на ол Каехо, потом снова обернулся на сидящего в углу старого герцога. Пустое лицо, без единого проблеска мысли, только глухая покорность и запредельная усталость. Седые волосы висели неопрятными лохмами. Нарк смотрел, словно примёрз глазами, и не мог не представлять это же лицо живым, гордым и презрительным — каким оно было при прошлой встрече.

— Помнится, когда-то ты всё боялся, что у тебя убили тьё, — сказал Хриссэ, неожиданно оказавшись за плечом. Нарк нервно повернулся к нему, не понимая. — А я смеялся. Потому что человек, у которого убили тьё, выглядит вот так.

Палач небрежным движением подбородка указал на то, что не так давно было одним из влиятельнейших людей Равнины. Ол Баррейя не отреагировал.

— Здесь только его тело, — сказал ол Каехо, направляясь к выходу. — А ол Баррейи здесь больше нет. За эту луну я его убил.

Ол Каехо вышел, а Нарк ещё несколько мгновений смотрел на сидящего у стены старика с бессмысленными глазами, потом отвел взгляд и хотел плотней завязать ворот рубашки. Пальцы прыгали, и илирец только тогда вдруг обнаружил, как его трясёт. Он почти бегом кинулся прочь, правой рукой стягивая края ворота, а другой придерживаясь за стену. Открытый огонь ламп справа кланялся ему вслед. Когда лестница кончилась и вокруг раздался просторный двор, Нарк остановился рядом с распахнутой дверью, с наслаждением и жадно глотая чистый воздух. Потом взгляд наткнулся на ол Каехо. Серый палач смотрел с какой-то нехорошей насмешкой. Нарк замер на полувдохе, неуютно сглотнул, чувствуя, как захлёстывает беспричинная вроде бы паника. Хриссэ усмехнулся.

— Есть тут некоторая несправедливость.

Нарк вздрогнул при звуке голоса и понял вдруг, что ждал — приказа, неясно какого, но приказа, и не сумел бы ослушаться. Ол Каехо неспешно подошёл.

— Ол Баррейя был человеком достойным, — сказал он. — Умным, сильным, гордым, интересным противником. Его интересно было ломать. А вот тонким илирским натурам хочется дать пинка и выкинуть за дверь, чтоб не пачкаться. Надо же, я когда-то счёл, что кабацкая игрушка заслуживает шанса. Смешно, не находишь?

Нарк молчал, пытаясь сглотнуть мерзкий медный привкус. Ол Каехо поднял руку — Нарк хотел шарахнуться, но толком не успел и этого, пальцы цепко ухватили за воротник. На миг замерли, слишком туго стянули завязки в зангский узел и убрались, почти непристойным движением мазнув по шее. Хриссэ коротко хмыкнул и ушёл. Нарк постоял немного, держась за горло и хватая воздух, потом прислонился к стене и остался так. Ветер бросил во двор горсть жёлтых листьев и закружил их спиралью снизу вверх.

— Тварь, — тихо сказал Нарк. Отлип от стены и пошёл прочь. — Трус, крыса!

Человек, у которого убили тьё, необязательно выглядит как ол Баррейя там, внизу. Человек, у которого нет тьё, стоит и молчит, когда нужно дать в морду. До судорог боится Серого палача, потому что ни слова, ни жеста не может из себя выжать под его брезгливо-насмешливым взглядом. Хотя Серый палач последние лет пятнадцать на него и внимания особого не обращал, скучно Серому палачу на такое обращать внимание.

Нар Кьё а-Тис а-Вья ехал в замок с новостями и мрачно думал, что лучшим выходом было бы найти решимости и сдохнуть. Вызвать ол Каехо на поединок и сдохнуть. Если лорд герцог, конечно, примет вызов, а не посмеётся.

Дзохойно ол Нюрио

2307 год, 25 день 3 луны Ппд

Раад

Как-то раз, в лирическом настроении, Райна обмолвилась об этом давнем времени в Собачнице: "Я тогда совершенно точно знала, что город — мой, и мир — мой. И откуда бы такая уверенность? У меня же ничего не было, абсолютно ничего. Я и не могла ничего…"

Дзой хотел сказать: ты умела смеяться.

Сказал: "Сейчас ты императрица". Она кивнула, но перед тем глянула странно, и Дзой пожалел, что сказал не то. Однако исправлять ошибку не стал.

Временами императрица тишком, наплевав на соображения безопасности, сбегала погонять верхом. Прямо из кабинета вёл длинный ход в Сиреневый овраг — не слишком глубокую балку к востоку от города, где какой-то местный старик за небольшую мзду всегда держал наготове свежих лошадей. Дзой иногда ездил с ней и видел, как лицо становится мягче, спокойней и проще, и Райна радуется скачке и возможности не быть императрицей, а просто — быть. Иногда она ездила одна, а Дзой приказывал охране гонять посетителей от запертой двери и на расспросы отвечать, что императрица спит.

Иногда Дзою думалось, что она и войны эти бесконечные затевает не из политических соображений, не для усиления Империи и даже не для того, чтобы занять дворян внешней войной во избежание войн внутренних, а как повод сбежать из столицы. Под предлогом походной жизни свести к минимуму церемонии, разогнать лишних придворных, наплевать на мирный этикет и заняться ясным и конкретным делом, которое умеешь делать хорошо…

В последнее время она ездила всё реже, огрызалась на слова Дзоя, что надо бы отдохнуть, и к безопасности относилась всё серьёзней. Нельзя сказать, чтобы для этого было недостаточно оснований. После первого южного похода, успешного, Империя ликовала, но на этом нужно было и остановиться, закрепляться на Форбосе, наращивать южный флот, налаживать сухопутное сообщение между югом Империи и Яранной, расчищая север Белой пустыни от гартаоэ и прокладывая нормальные дороги. Ол Тэно вместо этого кинулась воевать с Лаолием и проверять легенды об эльфах. Может, без похода на Алирон та северная война закончилась бы более определённо. Но вышло, как вышло; Везариол и ол Истаилле опять ушли зализывать раны куда-то к северному побережью, и через год вялая, но выматывающая война во Внутреннем море и на суше, в окрестностях Лераскина, началась сначала.

Вскоре после этого на юге, где-то в окрестностях Аксота, завёлся бродячий проповедник, Тхэам, обещавший миру скорый конец, поскольку в этот мир пришла дочь Верго, наказание человечеству за грехи его, Реда-Кровавая.

Проповеди пользовались небывалым успехом, и казнь проповедника и его ближайших последователей ничего не изменила.