Никому и никогда - Loafer83
Ты знаешь, что я люблю тебя, и я знаю, что останусь для тебя только другом. Мне не нужны отношения из благодарности или по привычке, как не нужны они и тебе. Я решил и уеду, как закончу школу. Мне тяжело жить, зная, что ты рядом. Так невозможно жить, такая жизнь хуже смерти. Папа поддержит меня, мать пусть психует, переживет, она сильнее отца. Она тебя не любит, и за это я ее ненавижу. Не суди меня, ты же меня совсем не знаешь, как и я тебя. Так всегда бывает, мы слишком самоуверенные, думаем, что знаем других. Я точно знаю, что это не так — мы же сами себя не знаем. Во мне столько всего кипит, меняется и умирает постоянно, что я не знаю, что с этим делать. Папа правильно говорит, что это и есть взросление, но я знаю одно точно — мне надо быть как можно дальше о тебя.
Если я вернусь, то ты не увидишь это письмо. Наверное, я не решусь тебе все рассказать, но, надеюсь, что ты сама поймешь, и не будешь злиться, что я вдруг исчез. Не терзай ни меня, ни себя. Я желаю тебе только хорошего, чтобы ты была счастлива, чтобы ты жила и делала то, что тебе нравится. Ты и сама знаешь, что тебе на самом деле нравится. Это все знают, если не поймешь, спроси у Альфы, но я уверен, что сама догадаешься, не такая же ты и глупая, как сама о себе думаешь.
Ты не глупая, и я тебе об этом много раз говорил. Просто твой мозг настроен на другое. Вот и доверься ему, и не слушай примитивных советов, какими так любят нас пичкать наши мамаши.
Прощай навсегда!
Твой вечный друг, Илья».
Конверт выпал из рук вместе с письмом. Александр бережно поднял его и убрал в карман. Он протянул ей бумажные платочки, собаки тревожно смотрели на нее, Арнольд поскуливал.
— Письмо я оставлю себе. Незачем вам держать у себя эту цепь, она не принесет ничего хорошего, кроме пустых переживаний и ложного чувства вины. Поверьте, я об этом долго думал, имею ли я право забирать себе ваше письмо. Имею, вы же для меня как дочь, которой у меня не было, лучший друг моего сына. Вы и, правда, были ему хорошим другом, как бы вы ни ссорились, но Илья всегда говорил, что его лучший друг Юля. Я желаю вам стать свободной. Вы столько пережили, помните вы об этом или нет, но оно всегда внутри вас. И я желаю вам освободиться от этого и жить. Счастье вы будете строить сами, в этом никто и никому не сможет помочь. Я видел выступление ваших ребят, по-моему, это ваш путь.
— Да, тренер мне об этом говорил, а я брыкалась, боялась, что не справлюсь, — Юля утерла слезы. И правда, стало легче, будто бы с груди свалилась тяжелая цепь, постоянно стягивающая, желающая раздавить кости и сердце.
— Ваш тренер был умным и хорошим человеком. Пока вас не было, я взял на себя смелость и следил за его могилой.
— Так это вы посадили пионы? — удивилась Юля.
— Не только я, но ваши друзья, три замечательных парня. Идея посадить пионы была Кирилла, я подобрал стойкий сорт. Знаете, так интересно, как могут объединиться совершенно разные люди. Я никогда не интересовался вашим спортом, как и любым другим, но сейчас все изменилось. Вы же видели новые тренажеры для отработки ударов? Вот, мы нашли умельца в Ставропольском крае, он сделал их. По-моему очень удачно получилось, теперь это его дело, небольшой, но свой бизнес.
— Я об этом ничего не знала, спасибо большое!
— Ну, благодарить не надо. За добрые дела или помощь благодарить не надо, иначе это сделка какая-то. Ладно, скоро рассвет. Пойдемте встречать?
Они пошли в центр парка. Солнце медленно поднималось, поглядывая из-за деревьев любопытным глазом. Сразу стало теплее, Юля согревалась от первых лучей, разгораясь изнутри. Александр подмерз, но, казалось, это было ему в радость, как бывает в радость боль или трудность, когда сердце разрывается от горя, такое странное успокоение через боль. Юля обняла его и прижалась лицом к груди. Она долго плакала, сбрасывая последние оковы с сердца, понимая, что он был прав, и что она действительно создала в себе чувство вины. Все были правы, ей не раз об этом говорили, Аврора била прямо в лоб, не жалея чувств, зная, как правильно работать с ней, но приходила ночь, за ней утро, и сердце вновь наполнялось жгучим чувством вины за все, что случилось. Юля была готова начать пить таблетки, хотя Аврора не настаивала, решив дать ей время самой разобраться, а не глушить чувства и рецепторы ковровыми бомбардировками препаратов.
— А куда мы поедем? — Айна нежно гладила машину, стряхивая снег пушистой варежкой.
— Покатаемся по ночному городу, — Мэй проверила сумку с бутербродами и термосом, прикидывая, что взять с собой еще.
— А Юля с Альфой с нами поедут? — Айна хитро посмотрела на Мэй. Иногда ей казалось, что девочка видит. Она и правда видела, но это было совсем другое зрение, в основном контуры и рельеф земли, чтобы не свалиться в яму и не врезаться в столб или стену. Тех, кого Айна любила, она видела полностью, своим внутренним зрением, точно угадывая мысли и мимику, чувствуя сердцем.
— Конечно, а еще Аврора. Думаю, что мы все влезем. Ты же хотела покататься по ночному городу?
— Да, очень! — Айна запрыгала на месте, напевая веселую песенку. Мэй знала, что это песни из другого мира, но не расспрашивала Айну, а девочка держала их в себе, изредка позволяя вырваться наружу. Как бы ни было здорово наверху, Айна понимала, что она чужая, что большинство ее не примут из страха, она видела его в людях, настороженно смотревших на девочку с белыми глазами. — Юля все съест, надо взять еще рулеты.
— Ты права, а то я никак не могла понять, что забыла. Ты тоже хорошо ешь, — Мэй поправила волосы Айны, непослушная прядь выбилась из-под зеленой шапки толстой вязки. Мэй сама ее связала, как и свитер с оленями, который Айна очень любила.
— Ну, мама! Перестань! — Айна отстранилась и нарочно помотала головой, чтобы волосы выпали на лицо. Девочка засмеялась, оббежав машину три раза, хлопая Мэй по спине.
Мэй вздохнула, поймав себя на том,
