Баркер Клайв - Пятый доминион

Не успел влюбленный продвинуться и на пару ярдов, как в дверь постучали.

- Пошли вон! - сказал Автарх, но стук возобновился, на этот раз сопровождаемый голосом Розенгартена.

- Кезуар исчезла, сэр, - сказал он.

Автарх наблюдал за отчаянием ползущего человека и отчаивался сам. Несмотря на все его уступки и поблажки, эта женщина оставила его ради Скорбящего.

- Войди! - позвал он.

Розенгартен вошел и сделал доклад. Сеидукс мертв. Он был заколот и выброшен из окна. Покои Кезуар пусты. Служанка ее исчезла. Ее туалетная комната в полном разгроме. Поиск похитителей уже ведется.

- Похитителей? - сказал Автарх. - Нет, Розенгартен. Никаких похитителей не было. Она ушла по своей воле.

Ни разу за время этого краткого обмена репликами не оторвал он глаз от влюбленного, который преодолел уже треть расстояния между стулом и своей возлюбленной, но слабел с каждой секундой.

- Все кончено, - сказал Автарх. - Она отправилась на поиски своего Искупителя, жалкая сука.

- Может быть, тогда вы прикажете мне послать войска за ней? - сказал Розенгартен. - В городе сейчас небезопасно находиться.

- А рядом с ней - тем более. Женщины из Бастиона научили ее разным дьявольским штучкам.

- Я искренне надеюсь, что эта выгребная яма сгорела дотла, - сказал Розенгартен, и в его обычно бесстрастном голосе послышались непривычные нотки чувства.

- Сомневаюсь, - ответил Автарх. - У них есть способы защиты.

- Но не от меня, - похвастался Розенгартен.

- Даже от тебя, - сказал ему Автарх. - Даже от меня. Силу женщин невозможно уничтожить до конца, сколько ни старайся. Незримый попытался сделать это, но у Него не получилось. Всегда существует какой-то потайной уголок...

- Скажите только одно слово, - перебил Розенгартен, - и я отправлюсь туда прямо сейчас. Перевешаю этих сук на фонарных столбах.

- Нет, ты не понимаешь, - сказал Автарх. Голос его звучал почти монотонно, но тем больше слышалось в нем скорби. - Этот потайной уголок не где-то там, он здесь. - Он приставил палец к виску. - Он в нашем сознании. Их тайны преследуют нас, даже если мы прячем их от самих себя. Это касается даже меня. Бог знает, почему, ведь я не, был рожден, как вы. Как я могу тосковать по тому, чего у меня никогда не было? И все-таки я тоскую.

Он вздохнул.

- Ооо, да. - Он оглянулся на Розенгартена, на лице которого застыло непонимающее выражение. - Взгляни на него. - Автарх вновь устремил взгляд на пленника. - Ему осталось жить несколько секунд. Но пиявка дала ему попробовать, и ему хочется еще.

- Попробовать что?

- Каково быть в утробе, Розенгартен. Он сказал, что чувствует себя так, как будто он снова в утробе. Мы все выброшены оттуда. Чтобы мы ни строили, где бы мы ни прятались, мы - выброшены.

Не успел Автарх замолчать, как из горла пленника вырвался последний изможденный стон, и он обмяк на полу. Некоторое время Автарх наблюдал за телом. Единственным звуком в огромном просторе комнаты был затихающий шум пиявки, которая все еще барахталась на холодном полу.

- Запри двери и опечатай комнату, - сказал Автарх, направляясь к выходу, не глядя на Розенгартена. - Я иду в Башню Оси.

- Слушаюсь, сэр.

- Разыщи меня, когда начнет светать. Эти ночи, слишком уж они длинные. Слишком длинные. Я иногда думаю...

Но то, о чем он думал, испарилось из его головы прежде чем сумело достичь языка, и он покинул гробницу влюбленных в молчании.

Глава 36

1

Мысли Миляги не часто обращались к Тэйлору за время их с Паем путешествия, но когда на улице перед дворцом Никетомаас спросила его, зачем он отправился в Имаджику, сначала он упомянул именно о смерти Тэйлора и лишь потом - о Юдит и покушении на ее жизнь. Теперь, пока они с Никетомаас шли по погруженным во мрак благоухающим внутренним дворикам, он снова подумал о нем - о том, как он лежал на своей смертной подушке и поручил Миляге разгадать тайны, на которые у него самого уже не осталось времени.

- У меня был друг в Пятом Доминионе, которому бы понравилось бы это место, - сказал Миляга. - Он любил запустение.

А запустение царило повсюду, в каждом дворике. Во многих были разбиты сады, которые потом были предоставлены самим себе. Разрастись они не могли из-за неблагоприятного климата, и, пустив несколько побегов, растения начинали душить друг друга, а потом съеживались и склонялись к земле цвета пепла. Когда они попали внутрь, картина не изменилась. Наугад они двигались по галереям, где слой пыли был таким же толстым, как и слой погибших растений в мертвых садах, забредали в пристройки и покои, убранные для гостей, которых давным-давно уже не было в живых. Ни в покоях, ни в коридорах почти не было голых стен: на некоторых висели гобелены, другие были покрыты огромными фресками, и хотя среди них были сцены, знакомые Миляге по его путешествию, - Паташока под зелено-золотым небом, у стен которой взлетают в небо воздушные шары, празднество в храмах Л'Имби, - в душе у него зародилось подозрение, что самые прекрасные из этих образов имеют своим происхождением Землю, а точнее Англию. Без сомнения, пастораль встречалась чаще всего, и пастухи вспугивали нимф в Примиренных Доминионах точно так же, как об этом сообщалось в сонетах Пятого, но были и детали, однозначно указывающие на Англию: ласточки, носящиеся в теплом летнем небе, скот, утоляющий жажду у водопоя пока пастухи спят, шпиль Солсбери, поднимающийся за дубовой рощей, башни и купола далекого Лондона, виднеющиеся со склона холма, на котором флиртуют пастухи и пастушки, и даже Стоунхендж, из соображений художественной выразительности перенесенный на холм, под грозовые облака.

- Англия, - произнес Миляга по дороге. - Кто-то здесь помнит Англию.

Они проходили мимо этих пейзажей слишком быстро, чтобы суметь внимательно рассмотреть их, и все же Миляга успел заметить, что ни на одной работе не видно подписи. Художники, сделавшие наброски с натуры и вернувшиеся сюда, чтобы с такой любовью изобразить Англию, явно желали сохранить инкогнито.

- По-моему, пора подниматься вверх, - предложила Никетомаас, когда блуждания случайно вывели их к подножию монументальной лестницы. - Чем выше мы окажемся, тем легче нам будет понять, где что находится.

Им пришлось подняться по пяти пролетам - на каждом этаже уходили вдаль все новые и новые пустынные галереи, - и в конце концов они оказались на крыше, с которой можно было оценить масштаб поглотившего их лабиринта. Над ними нависали башни, в два-три раза выше той, на которую они забрались. Внизу во все стороны расходились клетки внутренних двориков: по некоторым маршировали военные батальоны, но большинство были так же пусты, как и внутренние покои. Дальше виднелись крепостные стены дворца, а за ними - окутанный дымным саваном город, звуки агонии которого были отсюда едва слышны. Убаюканные удаленностью своего ласточкина гнезда, Миляга и Никетомаас вздрогнули, услышав какой-то шум совсем неподалеку. Едва ли не преисполненные благодарности за признаки жизни в этом мавзолее, пусть даже это и предвещало скорую встречу с врагом, они кинулись в погоню за теми, кем этот шум был вызван, - вниз на один пролет и через мост между двумя башнями.