Робин Хобб - Лесной маг

— И какое же соревнование ты предлагаешь? — спросил я.

— Простейшего рода, — любезно ответил он. — Как тебе известно, в изобильные времена народ заботится о своих магах. В трудные времена мы сжигаем нашу магию и себя, заботясь о нашем народе. Итак, почему бы нам не показать, кто из нас способен лучше позаботиться о своем народе в скудные или опасные времена?

Я не знал, как ему ответить. Женщина, несущая мне плоский поднос, загородила Оликею. Ее глаза сверкали, но я повернулся к Джодоли. Он сочтет меня слабым, если заметит, что я ищу совета у женщины. Раз уж я собираюсь находиться среди этих людей, то должен найти собственный путь.

Я постарался оценить соперника. Если он надеется превзойти меня в сравнении сил, он ошибся. Я был не только шире его, но и на голову выше. А мой каждодневный труд сделал мои мышцы твердыми под скрывающим их толстым слоем жира. Джодоли выглядел слабым. Поглощенная мной еда зарядила мою магию. Я ощущал, как она искрится в крови, опьяняя и отравляя меня подобно вину. Сила. У меня была сила, и куда больше, чем у Джодоли. Хитч говорил, что я творил чудеса, превосходящие все, на что способны другие великие. Возможно, у меня природный талант к магии. К тому же у меня было преимущество военного образования. И все, что я когда-либо слышал о стратегии, предупреждало меня, что сейчас нет времени проявлять нерешительность или страх. Моя единственная надежда — вызвать Джодоли на разговор и найти в нем слабину.

— Назначь условия состязания, какие пожелаешь, — учтиво предложил я ему.

Удивила ли его моя беспечность? Я надеялся выиграть время.

Он склонил голову. На мгновение мне показалось, что его губы изогнулись в улыбке, но, когда он поднял голову, его лицо сохраняло серьезность.

— И когда же мы начнем? — мягко спросил он.

— Когда пожелаешь, — великодушно ответил я.

Я открыл глаза. Тусклый свет просачивался сквозь полог леса. Легкий дождь росы сыпался на меня с далеких листьев, когда их тревожил утренний ветерок. Капли сверкали в редких лучах пробивающегося сквозь кроны солнца. Вода падала мне на лицо, голую грудь и живот, поскольку я лежал на спине. Я зевнул и потянулся. Не помню утра, когда бы я проснулся, чувствуя себя лучше. Мой живот все еще был приятно полон с прошлого вечера, и я спал так крепко, словно провел ночь на мягчайшей перине. Я медленно сел и огляделся.

Я был совершенно один на лесистом склоне холма. События вчерашнего вечера пронеслись перед моим внутренним взором. Но сколько я ни пытался, мне не удавалось вспомнить ничего после того, как я принял вызов Джодоли. Словно кто-то задул лампу, за его словами пришла темнота и длилась, пока я не открыл глаз утром.

И все же что-то должно было произойти, поскольку вокруг не было никаких следов костров, пира или лагеря. Да и пейзаж совсем не походил на мои воспоминания — летняя деревня спеков расположилась в небольшой долине, а я лежал на склоне холма. Я сомневался, что кто-то принес меня сюда, но я ведь запомнил бы, если бы пришел сюда сам? Больше всего меня раздражало отсутствие Оликеи. Она могла бы, по крайней мере, остаться со мной, раз уж заманила к своему племени. Я медленно поднялся на ноги, постепенно понимая, в какой странной ситуации оказался. Я был совершенно голым. При мне не было никаких припасов, инструментов или оружия. Я не знал, где нахожусь. Запоздало я вспомнил о намеке Спинка, что он сегодня заедет меня навестить. Он даже прямо приказал мне оставаться дома, чтобы он мог застать меня там. Я должен был вернуться в свой мир.

Я огляделся, пытаясь понять, где нахожусь. Листья и ветви скрывали солнце. Древний лес казался совершенно одинаковым во всех направлениях. Я вспомнил, что, пока я преследовал Оликею, мы взбирались все выше и выше по заросшим лесом склонам. Значит, нужно спускаться вниз.

Все утро я прошагал. Я не видел движения солнца, поэтому не был уверен, сколько времени прошло. Я проклинал собственную глупость, побудившую меня последовать за Оликеей. Меня ослепила жадность и похоть, говорил я себе. И магия. Я винил магию и пытался убедить себя, что это она, а вовсе не мое безрассудство навлекла на меня нынешнее незавидное положение.

Надо мной возвышались огромные деревья. Я шел все дальше и дальше. Птицы перепархивали с ветки на ветку, дважды я спугнул оленей. Когда я дошел до звонкого ручья на дне оврага, я наклонился попить воды, а потом присел, опираясь спиной о ствол древнего дерева, и опустил ноющие ноги в прохладную воду. Услышав шорох за спиной, я сразу же выпрямился и оглянулся, надеясь и опасаясь, что Оликея вернулась помочь мне. Я был бы только рад, если бы она проводила меня в мой мир, но боялся, что она во мне разочаровалась. Я не мог вспомнить, что со мной произошло, но не сомневался, что проиграл в схватке с Джодоли. А это ей не понравится. Убедившись, что рядом никого нет, я заставил себя встать и двинуться дальше.

Ступни у меня болели. Колени и щиколотки ныли, спину ломило. Пот тек ручьями, и мириады насекомых танцевали вокруг меня, гудели в ушах и путались в волосах. И хотя мох оставался мягким, мелкие сучки и шипы ранили мои привыкшие к обуви ноги. Подлесок здесь был довольно редким, но порой мне приходилось сквозь него продираться. К полудню все мое тело покрылось потом, царапинами, порезами и укусами насекомых. Впрочем, все эти повреждения беспокоили меня гораздо меньше, чем прежде. Все-таки от моего жира была хоть какая-то польза.

Далеко за полдень я узнал опаленное молнией дерево. Теперь я знал, куда идти. Я не мог объяснить, почему у меня ушло столько времени на то, чтобы пройти расстояние, которое вчера я преодолел всего за несколько часов. Сумерки сгущались, когда я вышел из древнего леса к старому пожарищу, где подрастали молодые деревья. И к счастью, уже совсем стемнело, когда я, голый, искусанный и исцарапанный, вышел из леса на кладбищенский холм. Я вернулся домой.

ГЛАВА 24

КОНВЕРТ

На следующее утро я проснулся с таким чувством, будто провел бурную и пьяную ночь и теперь за это расплачиваюсь. Я лежал на своей узкой кровати, смотрел на паутину в углу и пытался найти смысл собственной жизни. Мне не удалось. Потом попробовал вспомнить, чего бы мне хотелось больше всего на свете, но не смог ничего придумать. Это был худший миг за долгое время моей жизни. Спасение сестры из-под гнета отца и новая жизнь здесь казались дикой фантазией романтичного кадета в новенькой форме с блестящими пуговицами, а не надеждой толстяка, покрытого царапинами и укусами насекомых и зараженного магией, которой он не в силах управлять.

Спинк приходил ко мне вчера. Он оставил записку у меня на столе — официальное послание от лейтенанта Спинрека Кестера, сообщавшее, что он был крайне разочарован, не застав меня на посту, и что в следующий раз, когда он приедет на кладбище, он рассчитывает найти меня за выполнением своих обязанностей. Для любого другого послание выглядело бы суровым. А мне оно показалось отчаянным и тревожным. Лучше бы он не приходил и не вмешивался в продолжающееся крушение моей жизни.