Денис Субботин - Огненный дождь

-Я – стратиг Антоний! – сурово сказал он по-базиликански. Поняли немногие, остальные разобрали только, что имя названо другое. Послышались разочарованные выкрики, кто-то сел, иной вслух и громко высказал всё, что думает о всяких там южанах, не дающих даже спать, н то что поесть или там облегчиться нормально. Последнее быстро становилось проблемой – во внутреннем дворе уже тяжело было дышать из-за испарений, вдоль стен, а то и посредине двора громоздились кучи, натекли немалые лужи… Вон, сам стратиг уже сморщился, сполна вкусив прелести и ароматов двора. А что поделать, когда хочется?!

Из-за коня стратига появился ещё один базиликанец – в этом заметна была примесь гардарской крови. И на языке Рода он говорил вполне внятно…

-Мой господин и повелитель, великий август и правитель Империи Базилиска Филипп Победоносный добр и справедлив. Вы, вторгшиеся на его землю, бесчестно мучавшие его народ, не страшитесь смерти! Август Филипп Справедливый прощает вам ваши прегрешения… А сейчас вас разделят на центурии и по одной станут выводить за ворота. Не сопротивляйтесь и подчиняйтесь приказам стражников. Это – в ваших интересах! Любое сопротивление будет караться смертью… Начинайте, трибун!

Трибун, немолодой и уже седой ромей заметно сморщился от этого приказа, но подчинился ему. Его воины начали дробить общую массу на части и при их появлении даже отчаюга Ярослав не рискнул начать действовать. Готовый к неожиданностям враг опасен вдвойне, к тому же его люди без оружия и доспехов, а базиликанцы – полностью снаряжены для боя. Сейчас, именно сейчас, он не видел ни единого шанса…

Ярослав и его пятёрка попали в одну сотню, но из бойцов, достойных внимания, там почти никого не оказалось. Вообще базиликанцы, видимо опасаясь возможных мятежей за воротами, довольно равномерно разбавили здоровых ратников раненными, справедливо полагая, что родянин своего товарища не бросит, а отягощённый им, раненным, далеко не уйдёт. Если вообще рискнёт сопротивляться…

Так и оказалось. Гнали их опять же быстро, почти бегом, не давая не то что перевести дух и собраться с мыслями – даже оглядеться. Гнали долго и к концу пути даже Ярослав, кроме раны на голове особо не пострадавший, чувствовал себя совершенно обессиленным. Пришлось коротко покачать головой, запрещая тому дружиннику-туру, что мечтал о ноже, даже думать о начале мятежа. Не сейчас. Может, когда им дадут передышку…

Их остановили в двух-трёх вёрстах от лагеря – здесь заметно больше было воинов, горели костры, стоял крепкий запах крови – словно на бойне.

-Эй, сотник, – тревожно прошептал кто-то из дружинников из-за плеча, - нас не на бойню ли привели?

-Не должны! Слово ведь дали! – усомнился Ярослав, на всякий случай подбираясь. Сдаваться без боя он не собирался. Даже сейчас, когда сил сопротивляться почти не осталось, а многие раненные дружинники находились ближе к смерти, нежели к жизни и прикончить их было милостью.

И опять им не дали перевести дух, а Ярославу – собраться с мыслями. Конники стратига имевшие на гардар особенный зуб – их немного осталось после сражения при Миллениуме, безжалостно расшвыривая ослабевших пленников, врезались в толпу и начали делить её на десятки. Малейшее сопротивление давилось безжалостно и, кажется, даже с удовольствием. Опять же – ни в одном из десятков не собраны были только здоровые пленники. Даже здесь им не давали шанса.

Всё тот же толмач – или другой, но очень похожий на первого – возник перед гардарами и, ехидно улыбаясь, сообщил им:

-Милостью августа нашего, императора Филиппа вам сохранена жизнь! Однако август Филипп не может оставить безнаказанными ваши поползновения против его власти! Вы будете наказаны! В милости своей, август Филипп лишает вас всего лишь зрения, и то на каждый десяток останется один зрячий. Поводырь, который отведёт вас домой! Эй, люди!..

Тут уж даже самые ослабевшие начали сопротивляться – слепоты мало кто не страшится, а уж тем более – того мучительного процесса, каким изымается зрение у человека. В нескольких местах зазвенел металл – кто-то сумел выхватить у врага и подороже продавал свою жизнь… Ярослав не успел. На плече у него повис раненный дружинник, и пока он освобождался от ноши, сразу четверо стратиотов повисли на нём, заламывая руки, перехватывая глотку заранее заготовленной петлёй… Самый могучий воин, когда против него всё, даже воля Богов, не сможет выстоять долго. Ярослав сумел сбросить с себя двоих, но тугая кожаная петля перекрыла ход воздуху, в глазах потемнело и сотник рухнул без сознания, уже не чувствуя, как стратиоты вымещают на нём свою ненависть. Только рёбра похрустывали…

Он пробыл в беспамятстве недолго – с четверть часа, но этого времени хватило базиликанцам, чтобы прогнать через четырёх палачей половину этой сотни. Теперь уже можно было уверенно сказать – не первой. И пятна крови, местами сплошь покрывавшие собой траву, и уверенность, привычность в действиях солдат и палачей… Они, похоже, успели опьянеть от страданий остальных…

Ярослава – он ещё не мог идти, в голове гудело а ноги слушались плохо, волоком подтащили к жутковатого вида конструкции, возле которой стоял совершенно обычный, средних лет муж, скромно одетый и скромно выглядевший. Разве что в глазах, глубоко посаженных глазах палача иногда проскальзывало что-то вроде сочувствия. Иногда.

-Не бойся! – сказал он на ломанном гардарском. – Я не сделаю тебе больно… очень. Ты ведь воин – вытерпишь!

Ярослав, почуяв, как силы начинают возвращаться, рванулся вновь, уже не обращая внимания на боль в вывернувшихся суставах, на то, как мало воздуха в лёгких. На него навалились всерьёз, распяли на лежаке и старательно примотали члены и голову.

-Ты лучше не дёргайся, варвар! – по-прежнему дружелюбно посоветовал палач. – Больнее будет!

Ярослав, однако, сопротивлялся до конца. А закричал только тогда, когда жар раскалённого прута обжёг ему ресницы. Потом наступило спасительное небытие…

 Заключение

Две седмицы – до конца месяца Червеня, продолжались казни на полях под Миллениумом. Воины, воплощавшие в жизнь приказ августа, опьянели от страданий гардарских пленников, но даже среди них вздымался ропот против такого жестокосердия Филиппа. К тому же князья Волод и Горислав, собравшие вокруг себя разгромленное войско, оказавшееся на удивление большим – сорок с лишним тысяч – потребовали действий от торингов и император Теодор счёл, что пришло его время. Торингские корунелы двинулись вперёд, легко сшибая по дороге небольшие заслонные отряды базиликанцев, а воды Срединного моря вспенили своими острыми таранами корабли гардарского флота – князья родов Орла и Сокола наконец-то сдвинулись с места. Встревоженный август Филипп, в очередной раз выслушав твердивших своё – что армия не выдержит нового сражения – стратигов и вынужден был посылать послов к гардарам и к Теодору. И тем и другим от твердил, что не хочет войны, что готов мириться. Теодору, к тому же, послал секретное послание, в котором пообещал отдать почти все базиликанские земли за Золотыми горами. А это – серебряные и железные рудники, копи драгоценных каменьев, золотые размывы и многое-многое другое. И Теодор снова остановил свои полки. Князь Волод рвал и метал, но в одиночку, с измученной армией не сунулся. Был зело осторожен. Войска простояли друг против друга почти два месяца, но к концу лета мир был заключён. И хотя гардары его не признали, они находились здесь как наёмники и вынуждены были подчиниться воле Теодора. Напоследок, впрочем, они прокляли Филиппа и весь его род, закрыв свои границы для базиликанцев до тех пор, пока семя филиппово будет на престоле Базилики. Филипп предпочёл пропустить эти проклятья мимо ушей. Его армия с каждым днём наливалась силой, возвращались в строй раненные, а в тылу у торингов начали действовать отряды возмущённых грабежами крестьян, остатки разгромленных прошлой зимой акритских банд и армейских когорт. Обозы и целые караваны гибли один за другим и, по подсчётам Филиппа, вскоре должно было начаться настоящее бегство врага из его страны…