Джо Аберкромби - Лучше подавать холодным

— Ах. — Внезапно, и с глубочайшим волнением, Морвеер опознал этого человека. Он видел его разговаривающим с Мофисом в операционном зале банка в Вестпорте, за пару деньков до того, как он заполонил его трупами. — Ах. Поймите, я и вправду не имел ни малейшего представления… — Как же ему хотелось сейчас, чтобы он не убивал Дэй. Тогда бы он смог громогласно обвинить её в преступлении и заиметь нечто вещественное, чем можно оживить обстановку герцогской темницы. К счастью, кажется мастер Сульфур не искал козлов отпущения. Пока что.

— О, вы же, по вашим словам, были лишь клинком и больше ничем. Если вы сможете резать так же остро в нашу пользу, то беспокоиться не о чем. И вдобавок, Мофис был ужасным занудой. Устроит ли, скажем, в случае успеха, сумма в один миллион серебренников?

— Один… миллион? — невнятно прошептал Морвеер.

— Нет ничего живого, чего нельзя лишить жизни. — Орсо наклонился вперёд, глаза не сходили с лица Морвеера. — Займись этим делом!

Ночь опускалась когда они прибыли на место, в мрачных окнах горели светильники, звёзды рассыпались по мягкому ночному небу будто бриллианты на ткани ювелира. Аффойя никогда не нравилась Шенкту. Молодым юношей он здесь учился, ещё до того, как склонился перед своим хозяином и прежде чем поклялся больше не преклоняться никогда. Здесь он без памяти влюбился. В женщину слишком богатую, слишком в возрасте, и черезмерно красивую для него, и сделавшую из него хнычущего дурачка. Вдоль улиц тянулись не только старые колонны и высохшие пальмы, но и горькие остатки детского позора, ревности, плача от несправедливости. Странно, что как бы не огрубела кожа в дальнейшей жизни, раны молодости не затягиваются никогда.

Аффойя не нравилась Шенкту, но преследование привело его сюда. Потребуется нечто большее дурных воспоминаний, чтобы заставить его бросить недоделанную работу.

— Вон тот дом? — Дом был погребён на извилистых задворках старейшего городского квартала, вдалеке от главных магистралей где имена людей стрямящихся к правительственным постам намалёваны на стенах, вместе с их великими достижениями и прочими, менее хвалебными словами и рисунками. Небольшая постройка с просевшими притолоками и просаживающейся крышей — зажатая между складом и косым сараем.

— Да, вот этот. — Голос нищего был мягок и отвратен, как гнилой фрукт.

— Добро. — Шенкт вложил в его покрытую струпьями руку пять серебренников. — Это тебе. — Он сомкнул ладонь человека вокруг денег, затем накрыл её своей. — Никогда сюда не возвращайся. — Он придвинулся ближе, сжал крепче. — Ни за что.

Он скользнул через булыжную мостовую, перебрался через ограду перед домом. Сердце колотилось необычайно быстро, кожа головы зудела от пота. Он прокрался через заросший садик, старые ботинки находили промежутки тишины между ветками. К освещённым окнам. Неохотно, почти испуганно, заглянул внутрь. На потрёпанном красном коврике у небольшого очага располагались трое детей. Две девочки и мальчик, все с одинаковыми рыжими волосами. Они играли с большой ярко раскрашенной деревянной лошадкой на колёсах. На неё карабкались, на неё друг друга подсаживали, с неё друг друга спихивали, едва слышно повизгивая от восторга. Он завороженно присел на корточки, и смотрел на них.

Невинные. Несформировавшиеся. До краёв полны возможностей. Прежде чем начнут делать свой выбор, или кто-то сделает выбор за них. Прежде чем двери начнут захлопываться перед ними, и направят их по единственной оставшейся тропе. Прежде чем они склонят колени. Сейчас же, в этот краткий отрезок времени они могут стать всем.

— Так, так. И что тут у нас?

Она показалась над ним, сверху, припав к крыше невысокого сарая, склонив голову набок, полоска света из окна напротив чётко рассекала её лицо — ломаную линию шипастых рыжих волос, рыжую бровь, веснушчатую кожу, уголок хмурого рта. Из её руки, поблескивая, свисала цепь, на конце легонько покачивался острый металлический крест.

Шенкт вздохнул. — Кажется ты меня победила.

Она соскользнула со стены, приземлилась в грязь, ловко спружинив бёдрами. Загремела цепь. Она выпрямилась, высокая и гибкая, и шагнула навстречу, поднимая руку.

Он вдохнул, медленно, медленно.

Он видел каждую её черту: складки, веснушки, тончайшие волосинки над верхней губой, песчаные ресницы, ползущие вниз, пока она моргала.

Он мог слышать стук её сердца, тяжёлый как тараном в ворота.

Тумм… тумм… тумм….

Её ладонь скользнула ему за голову и они поцеловались. Он обвил её руками, крепко прижал к себе стройное тело, она запустила пальцы в его волосы, цепь задела его плечи, болтающаяся железка несильно стукунула по ноге сзади. Долгий, нежный, затяжной поцелуй от которого затрепетало тело — от губ до самых ног.

Она оторвалась. — Прошла уйма времени, Кэс.

— Знаю.

— Слишком много.

— Знаю.

Они кивнула в сторону окна. — Они по тебе скучали.

— Можно мне…

— Сам знаешь, что можно.

Она провела его за дверь, в узкий коридор, отомкнула с запястья цепь и швырнула её на крюк — закачался крестообразный нож. Старшая девочка выскочила из комнаты, остановилась и замерла, когда его увидела.

— Это я. — Он медленно, краешком двинулся к ней, перехватило голос. — Это я. — Остальные двое детей показались из комнаты, вытаращив глазёнки рядом с сестрой. Шенкт не страшился ни одного мужчины, но перед этими детьми он трусил. — У меня для вас что-то есть. — Он полез дрожащими пальцами в куртку.

— Кэс. — Он вынул вырезанную из дерева собаку, и малыш с его именем улыбаясь, взял её у него из руки. — Канди. — Он положил птицу в протянутые ковшиком ладони младшей из девочек, и она молча уставилась на неё. — Тебе, Ти, — и он протянул старшей кошку.

Она взяла её. — Никто меня больше так не зовёт.

— Прости, это было так давно. — Он дотронулся до волос девочки, и та вздрогнула, отступая. Он неуклюже одёрнул руку обратно. Во время движения почувствовал вес мясницкого серпа в куртке и распрямившись, шагнул назад. Трое неотрывно глядели на него, сжимая в ладошках деревянных зверей.

— А теперь в кровать, — сказала Шайло. — Завтра он всё ещё будет здесь. — Она не спускала с него глаз, жёстких контуров поперёк вечнушчатой переносицы. — Ведь правда, Кэс?

— Да.

Она взмахом пресекла недовольство малышей, указывая на лестницу. — В кровать. — Они двинулись гуськом, медленно, шаг за шагом. Мальчик зевал, младшая девочка свесила голову, другая жаловалась, что не устала. — Я приду и спою вам попозже. Если до этого вы будете лежать тихо, может быть ваш отец даже подпоёт. — Младшая из двух девчонок, улыбалась ему промеж перил с верха лестницы, пока Шайло не вытолкала его в гостиную и не закрыла дверь.