Маргарет Уэйс - Сага о копье: Омнибус. Том II
Рейстлин закрыл глаза и, расслабившись в кресле, погрузился в свою магию.
Потом он протянул руку и, дотронувшись пальцами до холодной поверхности хрусталя, произнес древнее заклинание.
— Лет билак мойпаралан — сух аквлар танталгузар!
Холод шара начал распространяться по всему его телу, проникая в кости и замораживая кровь. Рейстлин скрипнул зубами и повторил заклинание.
Цветные полосы внутри сферы замелькали с такой быстротой, что за ними мудрено было бы уследить даже наметанному глазу мага. Рейстлин, приподняв веки, пристально всматривался в водоворот красок. У него едва не закружилась голова.
Продолжая прижимать пальцы к холодному боку волшебного устройства, он негромко повторил магическую формулу в третий раз.
Бешеная пляска цветов внутри шара прекратилась, и в глубине его замерцал огонек.
Рейстлин моргнул и нахмурился. Глаз Дракона не должен был быть ни белым, ни черным: он должен сочетать все оттенки, но не иметь какого-либо определенного цвета. Все это символизировало единство добра, зла и баланса (равновесия между ними) — трех сил, которые только и могли удержать внутри сферы агрессивное драконье начало. Таким Глаз оставался всегда, с того самого раза, когда Рейстлин впервые заглянул в него и подчинил заключенные внутри него силы своей воле.
Однако теперь свет внутри шара был словно окружен черной аурой. Чем дольше Рейстлин всматривался в него, чем более цепким и внимательным был его взгляд, чем сильнее сосредотачивался маг, стараясь исключить всякую возможность воздействия собственного воображения, тем сильнее он хмурился. Черная тень внутри Глаза была, хотя лишь по краям. Это была тень… крыльев!
Две руки протянулись к Рейстлину из шара. Маг перехватил их и… вскрикнул!
Руки потянули его с невероятной силой, и Рейстлин, не будучи готов к такому повороту событий, едва не потерял контроль над ситуацией. Только почувствовав, что его затягивает внутрь каменной сферы, он собрал всю свою волю и дернул руки на себя.
— Что это значит? — строго спросил он. — Как вы смеете не повиноваться мне? Я уже много лет ваш повелитель.
— Она зовет… Она зовет, и мы должны подчиняться.
— Кто зовет? Кто может быть для вас главнее меня? — с насмешкой осведомился Рейстлин, хотя сердце его внезапно сжалось от холода еще более сильного, чем холод ледяной поверхности шара.
— Наша Владычица! Даже во сне мы слышим ее голос, который тревожит нас.
Приди и ты к нам, хозяин. Мы примем тебя! Скорее!
Владычица Тьмы! Рейстлин невольно вздрогнул, не в силах с собой совладать.
Руки, почувствовав его слабость, снова потянули его внутрь шара, но маг в гневе стиснул ледяные запястья еще сильнее и попытался сосредоточиться, разобраться в собственных мыслях, которые крутились у него в голове еще быстрее, чем краски Глаза Дракона.
Великая Такхизис! Он обязан был это предвидеть! Она вступила в этот мир — пусть пока только одной ногой, обутой в легкие черные сандалии, — но вступила!
Теперь она проникла в сновидения злых драконов и пытается разбудить их.
Изгнанные с Кринна искупительной жертвой Соламнийского Рыцаря Хумы, драконы всех мастей (и злые… и добрые) долго спали в потайных местах, и вот теперь их сон нарушила Она…
Разумеется, Такхизис, предстающая порой в образе Пятиглавого Дракона, намеревалась разбудить только злых драконов, которые помогли бы ей добиться своей цели — из Владычицы Тьмы превратиться в Царицу Мира.
Глаз Дракона, хранящий в своей сердцевине начала добрых, злых и нейтральных драконов, не мог не откликнуться на приказы Такхизис, тем более что на данный момент злое начало в нем, подпитываемое флюидами, идущими из темных уголков души самого Рейстлина, явно преобладало.
«Что я вижу, — задумался маг, вглядываясь в глубины хрустальной сферы, — тени черных крыльев или свою собственную тень?»
Однако времени на сомнения у него не было. Все, о чем он подумал, пронеслось в мозгу Рейстлина с быстротой молнии. Этого краткого мига хватило ему, чтобы понять, какая ему грозит опасность. Еще секунда слабости — и Такхизис завладеет его бренным телом и хрупкой душой.
— Нет, моя повелительница, — негромко пробормотал Рейстлин, крепко стиснув холодные запястья своими ладонями. — Может быть, ты и победишь, но это будет совсем не просто…
С шаром он говорил негромким, но твердым и властным тоном.
— Я все еще ваш господин, — сказал он. — Это я спас вас в Сильванести и от безумного короля эльфов Лорака. Это я вытащил вас со дна Кровавого Моря Истара, я, Рей-Маг заколебался, сглотнул появившуюся во рту противную горечь и закончил сквозь стиснутые зубы:
— Я… Фистандантилус, Властелин настоящего и Будущего. Я приказываю вам повиноваться!
Свет внутри шара потускнел. Рейстлин почувствовал, что холодные руки задрожали и едва не выскользнули из его пальцев. Гнев и страх поднялись было в нем с чудовищной силой, но маг справился с собой, продолжая удерживать чужие персты. Наконец дрожь протянутых из шара рук улеглась, а напряжение ослабло.
— Мы готовы подчиняться, хозяин. Рейстлин не позволил себе даже вздохнуть с облегчением.
— Очень хорошо, — сурово сказал он голосом школьного учителя, распекающего ребенка. (Но каким же опасным был этот ребенок, хуже змеи! — подумал он.) Стараясь говорить как можно спокойнее, маг продолжал:
— Я хочу передать сообщение моему ученику, который остался в Палантасе, в Башне Высшего Волшебства. Вы должны донести до него мои слова сквозь время. Имя ученика — Даламар.
Говори, хозяин. Он услышит твои слова, как слышит удары собственного сердца. А ты узнаешь его ответ. Рейстлин кивнул…
Глава 2
Даламар захлопнул магическую книгу и в досаде сжал кулаки. Он был уверен, что все сделал правильно, произнес все слова с верной интонацией и повторил заклинание нужное число раз. Да и компоненты для него он подобрал такие же, какие использовал Рейстлин. Сотни раз видел Даламар, как шалафи читает это заклинание, и все равно не смог его повторить!
Темный эльф устало положил голову на руки и закрыл глаза, чтобы вызвать в памяти образ Рейстлина, пытаясь припомнить все до мельчайших подробностей — тон его голоса и ритм произносимых им фраз. Он пытался понять свою ошибку, но не знал, в чем, собственно, она заключалась.
Все было тщетно. Казалось, он делал все точно так же, как учитель, но не смог добиться результата. «Ну что ж, — со вздохом сказал себе Даламар. — Придется, видно, дождаться возвращения Рейстлина».
Поднявшись из-за стола, Даламар произнес короткую команду, снимая заклятье света, наложенное им на хрустальный шар, стоявший на подставке в библиотеке Рейстлина. Волшебный свет мигнул и погас, и комната погрузилась во тьму. Даже в очаге не горел огонь — стояла поздняя весна, и ночи в Палантасе были достаточно теплыми. Пользуясь отсутствием Рейстлина, эльф рискнул даже немного приоткрыть окно.
И в лучшие времена Рейстлин не отличался здоровьем, предпочитая свежему воздуху уютное тепло своего кабинета, в котором пахло то розами, то специями и тленом, то всем этим одновременно. Обычно Даламару было все равно, и лишь временами, особенно весной, его эльфийская душа тосковала по зеленой стране, которую он оставил навсегда.
Стоя у раскрытого окна и вдыхая запахи просыпающейся жизни, заглушить которые не могли даже ужасы Шойкановой Рощи, Даламар поймал себя на том, что думает о своей родине — Сильванести.
Темный эльф — тот, кто изгнан из светлого круга, — вот кем был Даламар для своих соотечественников. Когда его увидели в черной мантии — в одежде, на которую никто из эльфов не мог взглянуть без содрогания, — и уличили в использовании высшего магического искусства, пользоваться которым он не имел права ни по своему рангу, ни по положению в обществе, эльфийские старейшины приказали связать ему руки и ноги, заткнуть рот, завязать глаза, бросить в телегу и отвезти к границам страны эльфов. В эти последние часы на земле своих предков Даламар не мог ничего видеть, и лишь обоняние подарило ему напоследок запах осин, распускающихся цветов и жирной сырой земли.
Вернулся бы он назад, если б мог? Сумел бы отказаться от всего, что окружает его теперь? Жалеет ли он о том, что было прежде?
Даламар не знал, как ответить на эти вопросы, но рука его непроизвольно потянулась к груди. Там, под черной ученической рясой, огнем горели пять глубоких ран. С тех пор как Рейстлин коснулся его своими пальцами, прошло уже больше недели, но выжженные в его теле ямки так и не затянулись. Даламар понял, что вряд ли когда-нибудь боль пройдет.
Теперь он обречен жить с этими незаживающими ранами на теле. Всякий раз, когда он будет снимать свою черную накидку, он будет видеть эти воспаленные язвы. Они никогда не зарастут кожей. Такую цену он заплатил за то, что предал своего шалафи.
