Борис Сапожников - Шпионаж под сакурой

Накадзо постоянно наращивал темп и продолжительность тренировок. Теперь против отряда сражались только «Биг папасы» новой модели, и как только «Труппе» удавалось справиться с предложенным количеством, Накадзо тут же увеличивал его. Они буквально вываливались из тренировочных доспехов.

— Вы не боитесь загнать отряд? — спросила у Накадзо Дороши, привычно сидевшая за пультом. — Тренировок в таком диком темпе бойцы могут просто не выдержать.

— Вы ещё очень юны, Дороши-кун, — сказал тот в ответ, — и не знаете, что такое настоящая война. Она выматывает намного сильней любых тренировок. Бывает, что сутками нет времени ни на еду, ни на сон.

— Но это не повод загонять команду сейчас, в мирное время, — настаивала Дороши.

— Время сейчас, Дороши-кун, весьма относительно мирное, — покачал головой Накадзо. — Враг наш силён и, как мы убедились недавно, может в любой момент нанести нам удар в самое сердце. Мы должны готовиться к более масштабной атаке на театр со стороны Юримару.

— Вот только если все бойцы отряда будут вымотаны, — продолжала настаивать Дороши, — они не смогут дать достойного отпора Юримару.

Накадзо посмотрел на Ютаро, который, наплевав на всё, уселся, опершись о бок тренировочного доспеха. Левой рукой он всё пытался нашарить верхнюю пуговицу мундира, даже не отдавая себе отчёта в том, что она уже расстёгнута. В таком состоянии он не то, что командовать, воевать нормально не сможет. И остальные бойцы отряда выглядели и чувствовали себя не лучше. Напади Юримару прямо сейчас, сражаться с его мехами мог бы только Руднев, да и тот вряд ли.

С этого момента Накадзо сократил время тренировок едва ли не вдвое. Зато резко взвинтил их темп. Бойцы «Труппы» всё также выползали из тренировочных доспехов выжатыми, как лимоны, зато времени на отдых у них стало много больше. И уже очень скоро Дороши с гордостью положила на стол Накадзо доклад с результатами последних боёв.

— Итак, — резюмировал Накадзо прочитанный доклад, — можно сказать, не дополнительные тренировки, а более продолжительный отдых дал лучшие результаты. Но и отдыхом увлекаться не стоит.

Глава 3

Троица монахов, прибывшая в театр несколько дней спустя, воплощала в себе три человеческих поры. Молодостью был, конечно, Рюхэй, зрелостью — плотного телосложения буссо[1] с массивными чётками на шее, а старостью — древний дед, опирающийся на посох со звенящими кольцами. Под локоть левой руки его осторожно поддерживал Рюхэй.

Нас, конечно же, заранее предупредили о грядущем визите, причём не по телефону, а с гонцом. Вечером предыдущего дня в двери театра постучался юный служка с официальным посланием к Накадзо. Он вручил его лично антрепренёру, поклонился и покинул театр.

Накадзо встретил троих монахов в холле, вежливо поклонился им и пригласил в свой кабинет.

— У меня слишком мало времени осталось, — тихим голосом произнёс самый старый монах, — чтобы терять его на церемонии. Покажите мне того человека, которому я должен помочь.

Накадзо сделал мне приглашающий жест, и я подошёл к троице поближе. Внутри меня всё трепетало. Я понимал, что этот старик намного сильнее и той же Алисы, какой бы так дзюкусей она ни была. И если ей удалось увидеть во мне очень много лишнего, то с этим стариком никакая помощь загадочной Кагэро мне не поможет.

Но оказалось, помогла мне не Кагэро, а сам Юримару. Своим недавним визитом.

— Очень много тьмы, — вынес резюме старик, только поглядев на меня, — забивает глаза. — Он покачал головой, и мне показалось, что она сейчас оторвётся от тонкой шеи и упадёт нам под ноги. — Ты ведь, юноша, недавно очень близко сошёлся с кем-то очень тёмным.

— Это был Юримару, — заметил Накадзо.

— А, — протянул старик, — тот шустрый мальчик, что слишком далеко зашёл в своих заигрываниях с тьмой. Она лишила его разума. — Вот тут он был прав, только откуда бы это знать древнему старцу. — Он только краем коснулся тебя, юноша, и тебе очень повезло, что ты смог дать ему отпор. Надо очистить тебя от этой шелухи.

Монах шевельнул посохом и сказал:

— Идём в твою комнату, юноша. Лучше всего будет работать там.

Мы медленно прошли через холл театра под внимательными взглядами всех обитателей театра, включая кухонных мальчишек, и поднялись на второй этаж.

— Комната невелика, — сказал на пороге старый монах, — там и четверым тесно будет.

Накадзо, единственный, кто поднялся вместе с нами, только пожал плечами.

— Если вам будет что-то нужно, — сказал он, — можете располагать мной.

В комнате старый монах уселся на мою кровать и принялся руководить Рюхэем и плотным буссо. По всей комнате они развесили листы бумаги с разными иероглифами, расставляли ароматические палочки в бронзовых подставках с неизменными бумажками, на окна и двери повесили целые гроздья каких-то сложных амулетов. Когда вся это работа была окончена и комната начала наполняться ароматным дымом, древний монах жестом велел мне садиться на пол, то же сделали и Рюхэй с плотным буссо. Старик же откинулся на стену в расслабленной позе и прикрыл глаза. Я привычно сел, как и в прошлый раз, опершись спиной о стену, и закрыл глаза.

— Вы думаете, Юримару рискнёт явиться снова, сисо[2]? — услышал я голос, не принадлежащий ни старику, ни Рюхэю, значит, говорил плотный буссо.

— Конечно, явится, — куда более бодрым голосом, чем обычно, ответил ему древний монах. — Мы развесили столько защитных амулетов и заклинаний, что он просто не сможет удержаться от такого соблазна. К тому же, юноша, к которому вы меня привели, действительно, проваливается в тонкий мир очень «громко». Молодой человек, — теперь уже мне сказал он, — откройте глаза. Мы уже в тонком мире.

Я последовал его совету, а открыв глаза, сразу поднялся на ноги. Теперь мы находились не в поле с колодцем-срубом и не в моей комнате. На этот раз меня занесло в центральный зал буддистского храма. Кажется, это был зал храма Асакуса Канон, я видел его мельком, когда мы с Рюхэем шли на выход. Мы стояли посреди этого зала, и, кажется для всех, кроме меня, место это было вполне привычным.

— Нас четверо, — неожиданно для меня заключил плотный буссо, — скверное дело. Я, конечно, не смею указывать вам, сисо, но стоило бы оставить Накадзо.

Я вспомнил, что у японцев четвёрка не просто число, а означает ещё и смерть.

— Я зову смерть, — ошарашил его древний монах, — и если ты постараешься, она придёт к Юримару, а не к кому из нас.

— Вы считаете меня совсем уж глупцом? — раздался голос Юримару. Он выступил из теней в углу храма. — Считаете, что я пришёл в вашу ловушку неподготовленным, сисо? — В его устах это слово прозвучало крайне издевательски.