Роман Волков - Рассказы и сказки

- Ну вот, что тебе звонят посередь ночи? Ведь наверняка не любовница, а? По работе поди опять, какой-нибудь мудак. Да? Ну, что язык проглотил, на-ка, садани стакан. А то опять вижу, расстройчивость на тебя нахлынула. Во, правильно. Я чего говорю, то – ведь никто об этом не знает. Все-то думают – вы виноваты.

- Как же! Саша Голованов виноват! А про Президента все позабыли! Ты посмотри – все газеты, во всех газетах – дети в крови все! Начиная от «Правды» и кончая «Секс и Криминал»! Везде голенькие дети в крови! И на соседней странице – какой-нибудь «Наркоман изнасиловал столетнюю мать» или «Сибирская почтальонша спит с доберманом». Для кого это, а? Для родителей? Родителей порадовать, блядь? Или это для тысяч некрофилов, которые высунули свои слюнявые языки и трут свои вонючие яйца? А самый главный некрофил – это наш Президент!

- Ну вот, понесло. Саша, давай тему закроем.

- А чего! Чего бояться-то? Ждать пока всех перетрахают, взорвут и перережут? Знаешь, Игорь, вот немного еще ждать осталось. Ствол у меня в конторе в сейфе, ладно, здесь топор мясницкий есть. Выйдем на улицы, будем жечь костры. На фонарные столбы набросим петли и начнется! И не через год, не через месяц, а скоро! Завтра!

- Саша, Саша! Уймись, сядь. Кого ты вешать-то будешь?

- Не я,  Игорь. Народ будет. А народ у нас на самом деле не пьющий и не дурак. Это так про него в телевизоре говорят. Народ сразу поймет кого – в петлю, а кого – на плаху.

- Ой, Саша, не надо.

- Чего не надо? Все пойдут! Напротив меня живет Саша тоже, клоуном работает за копейки, подрабатывает в кабаках, чеченских деток смешит. Пойдет. Слева – Серега, дворником пашет на трех работах, всю семью кормит – побежит! Справа живет Ромка – слесарюга на шиномонтажке азерской – с монтировкой поскачет! А я – первым пойду. Первым, Игорь!

- Саня, пить с тобой, блин – только праздник портить! Вредит тебе холостая жизнь – крышу всю срывает! Вот Катюха прие…

- Нету у меня праздника! Не приедет Катенька моя никогда! Метро вчера взорвали, слышал? Только что сказали: по клочкам кожи опознали – анализ ДНК делали! Ничего от нее не осталось, только вот, глянь! Смотри – часики остались только! Тик-так – идут еще, слышишь? Мало еще ждать осталось!

МАЛ И МЕДВЕДЬ

 Когда-то, давным-давно, когда золотое яйцо мира было еще совсем юным, жили в наших лесах два брата.

Старший был высок ростом, не особо красив на лицо, покрытый мягкой бурой шерстью. Он и одежу не носил из-за этого – волоса спасали. Был он, не то что глупый, а скорее тугоумный. Даже не особенно говорил, скорее ревел (уж больно глотка у него была здоровая).  Если чего надо, он и жестами мог объяснить, кому надо – все его понимали. Но силой его уж точно Боги не обидели: мог на бегу лося догнать, прыгнуть со всего скоку ему на хребтину и задавить в лапищах. Бортничать он тоже любил, за то даже ему имечко дали – Медведь, чуял он, где пчелы дупло облюбовали, куда лезть, а куда лучше и не соваться. Иногда он даже рыбарил. Долго сидел у воды, спокойно и внимательно вглядываясь в темную воду, и вдруг – щух! – и не углядишь огненосного рывка! – и вылетала наземь или на лед рыбина с растерянным рылом. Еще по весне, на березень, в роще выберет березушку посочней, поклонится, извинится, чиркнет когтем по стволу и пьет, целует-обнимает. А потом обязательно глиной замажет – чтоб не кровоточила.

Младший был светловолос, с короткой полумесячной бородой. Ходил он в полугрубых звериных шкурах, намертво сшитых жилами, в кожаных штанах и сапогах из собачьей кожи. Леса ему не нравились: темно в них больно да волгло, так и жил на опушке, до братана – пять минут бегу. Стояли у него ульи, была пара свиней на убой и хряк с хавроньей на семя, корова была. Охотиться он не жаловал: здоровьишком не вышел. Потому и мясо ел только по великим праздникам, если у  кого на мед обменяет. Иногда только, если медовухи хлебнет хорошенько, в кустах спрячется с луком либо с пращей, и коли увидит какую зверюшку невеликую, что сдачи не даст, шибанет в бок и улыбается. Но зато кому что, а ему Велес дал на гуслях играть – никто лучше не умел. Как почнет их колдовать, струны стонут, сам поет-душу тормошит, все только и рты разевают. Звали его Мал, хоть и возрасту три десятка перевалил.

Братья дружить особо не дружили, но на праздники собирались, общались. Сядут так, на скамье, мед кушают, молоком запивают. Медведь лапами машет, мол, ульи твои – грех один. Пчела-то хоть и махонька, а волю любит. Мал ему:

- Род его знает, живет вроде, мед дает.

- Э, нет! Дикий мед слаще!

Жила с Медведем молодуха по имени Весна, уж, почитай, годков пять, он ее от вепря спас в буреломе, так и прижилась. Он хоть с ней и не очень ласков был по причине характера своего нелюдимого, но в обиду не давал и от работы тяжелой всегда ослобонял. А чего еще бабе надобно? А после уж так и слюбились с нею. Растянется Медведь на спинe, лапы под головищу положит, раскидается, как маленький, а Весна ляжет ему на грудь и пузко гладит: мохнатое, шелковистое. А как если к ней оборотится, то дыхнет жаром, медом и травами.

Спать-то спал с ней муж, да только и всего, не любились, как положено. Говорил, мол, чего зря баловаться, детей нам все одно рано иметь. А коли жинка наседать на него начинала, то отзывался, мол, молодой я еще, не готов я к детям.

И тут, на Дажьбога, гулянье было. Медведь на них не больно ходил: косолап был, плясать не умел. Да и песни ему петь не удавалось. Ну и не пошел тогда тоже, дал жене меду, чтоб девок угостила, а сам на охоту отправился. Ну, а Весна – сама молоденька, косы заплела, ленты разноцветные вплела, румянами накрасилась, белилами намазалась, стала как куколка купальская. Обула сапожки новые красненькие, чтоб плясать – пыль выбивать.

Приходит на поляну, все только ахнули – такая пригожая! Весна-красна! – кричат. Огонь возвели, требу справили, а потом играть начали. Парни на кулачки побились, потом  хороводы водили, а потом и плясать начали, а Мал все на гуслях играл.

Играет Мал на гуслях, а сам все на Весну поглядывает. И вот спел он Дажбожий кощун, Велесу порадел, а потом и за любовь петь начал.

- Ой, да Ладушка моя ясноокая,Как гляну на тебя, только слезонькиИз очей текут, ибо знаю я, что моя не ты.Кабы ты сей час подошла ко мне,Белу рученьку подала на грудь,Я бы для тебя Солнцу в лоб всадилКалену стрелу, чтобы лучики ручьем-золотомПолились на нас, освятили нас,Будь моей моя ладушка, для тебя, услышь,Я на все пойду и отдам, все, что есть у ны!

Поет Мал, а сам все на Весну поглядывает, будто бы не песню поет, а для нее вещает. Зарделась молодуха, личико отвернула, а Мал только улыбается. Волос у него светлый, очи – синие, как трава небесная.