Денис Витман - И мне будет тепло

— Господи, прости врагам нашим, ибо не ведают что творят, — прошептал Малейн.

Тем временем люди-крысы на другой стороне реки отошли от берега и спрятались за стволами. Нели огорченно опустил лук. Несколько иннейцев, только сейчас, приготовившихся стрелять, вздохнули разочаровано.

Глава 4

Солнце припекало все сильней. Гудели над головой пчелы, собирая духмяный липовый нектар. Сушились вытащенные на берег пироги. Несколько человек, растянувшись цепью вдоль берега, следили за рекой. Остальные развалились в тени, положив котомки под головы.

— Хорошо, — проронил кто-то из иннейцев.

— Что хорошего? — раздраженно буркнул Кивин, — если мы завтра не доберемся до Тельмы — значит Стайго погиб зря. Чертов праздник.

Кивин тут же прошептал молитву, прося прощения у Господа за богохульство.

И в этот момент закричал крайний из наблюдателей. Вниз по реке шла пирога, а на носу, ловко подгребая широким веслом, стояла девушка.

— Луита! — вскрикнул выбежавший на берег Малейн. — Ложись!

Девушка, расслышав голос своего любимого, стала радостно озираться, пытаясь разглядеть священника в прибрежных кустах.

— Ну, ложись же! — взмолился Эдвард.

Лодка подходила все ближе к засаде лемутов. Девушка, широко улыбаясь, выпрямилась в полный рост. Нели скинул лук с плеча, растянул тетиву, почти достав до уха. Стрела, басовито прогудев, кинулась навстречу лодке, стукнула, втыкаясь в бортик. Увидев стрелу, Луита мгновение стояла, не понимая, а затем упала на дно, скорчилась, надеясь стать совсем незаметной. Медленное течение несло пирогу вниз. Засвистели стрелы, пытаясь отыскать на дне лодки скукожившееся девичье тельце. Нели и чернорукие лучники обрушили на противоположный берег град стрел.

Но люди-крысы и не думали отступать. Наоборот, откуда-то из лесу подошло еще несколько лемутов, и ливень стрел усилился.

— Господи, помоги! — взмолился Малейн, сжимая в руке бесполезную сейчас секиру. — Кроме тебя и церкви у меня есть только эта девушка. Пусть я никогда больше не увижу ее, пусть участь моя будет страшна, а муки немыслимы, но только сохрани жизнь рабе твоей, Луите. Пощади, ибо любой из нас хочет жить…

И словно в подтверждение его слов от реки донесся пронзительный женский крик. Эдвард вскочил, и, не видя перед собой ничего, кинулся к воде. Прыгнул в пирогу, уверенным толчком оттолкнулся от берега. На носу возник не понятно когда успевший оказаться в лодке иннеец. Чернорукий нуроу взбурлил веслом воду, лодка дернулась и, стремительно набирая скорость, понеслась к берегу. А рядом уже, вспенивая черную гладь реки, мчались остальные пироги.

Эдвард соскочил на берег, выхватывая из-за пояса секиру. Стальной полумесяц взвизгнул, разгоняя воздух.

Самой битвы Эдвард даже не заметил. Он куда-то мчался, на бегу уклоняясь от вражеских ударов, разрубал узкие, покрытые шерстью черепа, отмахивался тяжелой рукояткой, дробя кости и расплескивая жирный мозг. Он слился с секирой, он кружился в смертельном танце, мечтая о единственном: добраться, наконец, до скользящей вниз по течении пироги, и обнять живую и счастливо улыбающуюся Луиту. Но на пути становились все новые и новые человеко-крысы. Пищали что-то на своем языке, замахивались кованными медными топорами. И на каждую тварь приходилось тратить несколько секунд.

И когда, наконец, очередной лемут упал, а новый не возник, лодка с раненой девушкой уже скрылась за поворотом. Малейн кинулся за ней, сминая заросли колючего терновника, росшего вдоль берега. Пробежав с полсотни ярдов, он, наконец, остановился и позволил рассудку вернуться обратно в голову. Эдвард развернулся и по протоптанной им самим просеке бросился обратно, туда, где покачивались пироги.

На носу лодки его уже ждал иннеец. Малейн вспрыгнул в пирогу, легкое суденышко под его весом качнулось, зачерпнув воды, но осталось на плаву, и через несколько мгновений обшитый кожей корпус рассекал мелкую рябь. Поднявшийся ветер подгонял лодку. Позади отчалила еще одна лодка, и приглядевшись, Малейн различил Кивина, сидевшего на корме. Только сейчас Эдвард подумал, что впереди могла оказаться новая засада.

Пирога завернула, крутанулась в небольшом водовороте. Впереди показалась плывущая по течению лодка. Иннеец начал грести еще быстрее. Прозрачная вода пенилась под взмахами весла, стремительно проплывали деревья. Наконец лодки поравнялись. Чуть не перевалившись за борт, Малейн дотянулся до пироги и подтащил ее к себе.

Луита лежала на дне, лицом вниз. Черные волосы, заплетенные в походную косу, толстой змеей струились по спине, тонкие смуглые пальцы в последней судороге вцепились в край лодки. Между лопаток застрял обломок стрелы.

Эдвард осторожно перенес девушку к себе в пирогу. Кивнул иннейцу. Лодка развернулась и неторопливо заскользила против течения.

К Тельме отряд подошел поздно вечером. Здесь, на севере, летнее солнце, казалось, застряло на небосводе. Проходил час, другой, и светило, так и не взобравшись в зенит, начинало сползать за горизонт. Наступали серые полупрозрачные сумерки. Небо, совсем светлое на западе, угрюмо синело на востоке, лесные гиганты сливались с собственными тенями, становясь еще больше. Дрожал белыми туманными полосам воздух. Высокая трава, которой заросли пастбища вокруг города, покрылась росой. Дивным брильянтовым колье растянулась между стебельками паутина, унизанная капельками воды.

Усталый отряд с трудом пробивал себе дорогу. Длинные молодые стебли опутывали ноги, старались повалить на землю. Казалось, что сотни липких маленьких ручек вцепились в одежду, повисли на сапогах. Так хотелось опуститься на теплую, сытно пахнущую землю, растянуться, сминая ставший чудно-податливым ковыль. Мягкая земля начнет покачиваться, убаюкивая, зажжется голубым ночником первая звезда. Тело станет легким, отойдет в сторону усталость, и даже натертые ноги перестанут болеть.

Но пока приходилось идти. Малейн пропустил Кивина вперед. Первому приходится тяжелее всего, он должен не только прокладывать тропу в высокой траве, но и следить, чтобы не напороться на затаившегося во тьме камышового кота. Когда-то маленькое и довольно безопасное животное после Смерти превратилось в настоящий ужас северных степей.

Камышовый кот, или как его стали называть, кмыш, охотился ночью. Длинное, лоснящееся в темноте тело бесшумно неслось сквозь полынь и заросли кипрея. На долю мгновенья взлетало в воздух, чтобы охватить взглядом раскинувшееся приволье, и мчалось дальше. Или наоборот, выбирало тропу, по которой шли жировать на поля тучные гроконы, и подолгу сидело в засаде, ожидая, когда же появится добыча. А если ночью не удавалось никого поймать, голодный зверь продолжал охотиться днем. Случалось, что травил стада, стараясь отбить молоденького лорсенка. Но что самое страшное, однажды попробовав человечину, кмыш уже не мог питаться ничем другим. Обезумевший хищник нападал на пастухов, забирался в деревни, убивал женщин, собиравших ягоды.