Денис Витман - И мне будет тепло

— Ты мне нравишься, — Малейн почувствовал, как заскребло в непослушном горле. — Очень нравишься.

— Это ничего не меняет, — тихо ответила девушка. — Ты все равно завтра уйдешь, а я все равно останусь одна. Все равно…

Слова капали в воду, растворялись в черной реке. Набежавшая туча закрыла луну, с недалекого севера подул порывистый ветер. Малейн снял куртку, накинул девушке на плечи.

— Но это будет завтра. А до завтра еще целая ночь. Ночь, которую мы можем быть вместе. Даже если я завтра уйду. Все равно.

— Все равно… — эхом откликнулась Луита…

Они лежали на траве, а далеко в вышине горели одинокие звезды.

— Видишь? — спросила Луита, — вот та, совсем маленькая звезда рядом с серебряным ковшом. Ее зовут Луита. Так же как и меня. Когда ты будешь далеко — смотри на нее, согревая взглядом — тогда и мне будет тепло. Слышишь?

— Слышу, — отозвался Эдвард.

— А если я умру, то мой дух не уйдет к Вуниту. Он превратится в маленький лучик и полетит туда, к звезде. — Луита положила голову Малейну на плечо, сорвала травинку.

— Он будет лететь долго, очень долго, ведь до нее далеко. Но когда-нибудь все-таки долетит.

— А что потом?

— А потом он отразится и полетит обратно, на землю. И через много-много лет снова родится девочка, и ее опять назовут Луита.

— А с моим именем звезды нет, — священник пошевелил прядку волос, погладил висок. — Даже святого нет. Мама меня в честь дедушки назвала. Он аббатам был, она хотела, чтобы я тоже аббатом стал. Только какой из меня управитель. Я вот даже с собой справится не могу, не то, что с городом.

— Ну и все равно, — бросила девушка. — Кому это нужно — с собой справляться. Давай лучше на Луиту посмотрим, чтоб ей теплей стало.

Они лежали на траве, глядели на звезду. И где-то высоко-высоко два взгляда переплетались, и дальше летели обнявшись. К далекой замерзшей звезде.

Узкая пирога неслышно скользила по зеркальной поверхности воды. С самого утра, не было ни ветерка, и даже трепетные осины застыли в мертвенном оцепенении. Здесь, ниже по течению, река уже не журчала на перекатах — похожая на великанскую ленивую змею, она растекалась плавными изгибами, плескала негромко в прибрежных корнях, лоснилась черной чешуей торфяной воды. Иногда лодка обгоняла одиноко плывущий лист кувшинки. На одном из листов, скосив на людей неодобрительный взгляд золотистых глаз, примостилась бородавчатая древесная лягушка. Совсем не похожая на фрога, своего большого брата, рептилия скорее напоминала скособочившегося и уменьшенного человека. Время от времени лягуха переплетала тонкие, изящные, с присосками на концах, пальцы, разевала в глупой ухмылке широкую пасть и, вибрируя отвислым кожистым небом, квакала. Громкий, по-своему музыкальный и вызывающий дрожь звук подымал в воздух стаи оголодавших комаров.

Но уже через секунду все снова замирало, скрывалась за поворотом неодобрительная лягушка, отставали настырные комары, и лодка дальше мчалась по ровной глади. Малейн расслабленно развалился на дне пироги.

— И как он умудряется не свалится… — думал Эдвард, разглядывая гребца, сидящего на носу. Иннеец, присев на корточки орудовал широким веслом. Полированная лопасть стремительно ныряла в воду и через мгновение оказывалось с другой стороны, успевая подправить и подтолкнуть верткую лодку.

Тем временем солнце достигло зенита. Недвижный воздух раскалился до предела, и если бы не прохлада, идущая от воды, половина команды уже давно лежала бы в обмороке с солнечным ударом. Малейн наклонился, опустил ладонь в прохладную воду, плеснул пригоршню в лицо, наклонился, собираясь расшнуровать сапоги.

Тяжелая стрела с тупым стуком вонзилась в бортик там, где до этого была голова священника. И сразу же град боевых стрел, с прямыми наконечниками обрушился на пироги. Вскрикнул раненный рулевой. Словно по команде лодки развернулись, и вскоре люди были на берегу. Град стрел с другого берега прекратился. Бледный, и на удивление злой Нели развязал колчан, сдернул с плеча длинный тисовый лук, укрепленный костяными полосками. Лучник долго целился, высматривая что-то незаметное в переплетении ветвей. Свистнула стрела, и в воду, подняв фонтан брызг, рухнуло тело первого убитого врага.

— Крысы! — ахнул кто-то сзади. Действительно, убитый совсем не походил на человека. Жесткая серая шерсть покрывала не только тело, но и морду, на широком носу, больше похожем на свиной, топорщились белые усы. Изо рта выглядывали острые прямые резцы. Но только и большой крысой этого урода-лемута назвать было никак нельзя, иначе, откуда взялись длинные руки, с пятью ловкими пальцами, тонкие, изуродованные, но все же почти человеческие ноги и, главное, совершенно людские глаза?

— Ненавижу тварей. Вас покарает господь, — процедил сквозь зубы Нели. Вторая стрела свистнула, и еще одна человеко-крыса упала в воду.

— Нели, сколько их там? — спросил Малейн.

— Много. Больше двух десятков, — откликнулся лучник, отправляя в полет третью стрелу. — И это только те, кого я вижу. Подальше, за деревьями могут еще прятаться лемуты.

— Посмотрим… — прошептал Эдвард.

Священник скинул котомку, укрылся за широким липовым стволом. Дурманящий аромат липового цвета помог расслабиться и войти в состояние мыслительного обзора.

— Эх, Сагеная бы сюда… — подумал напоследок Малейн, а затем ментальный водоворот закрутил его, отрывая от тела и давая новые возможности.

За рекой встревоженно суетилось несколько десятков разумов. Диапазон излучений крысиного мозга был необычен, и потому Эдварду не удалось прочитать их мысли, и даже образный пласт лемутского мышления оказался недоступен. Малейн пересчитал нападавших — тридцать шесть тварей.

— Они уверенны в победе, но при этом растеряны, потому что не ожидали, что добыча ускользнет после первого обстрела, — заметил Малейн, разглядывая эмоциональное состояние противников. — И еще они очень рассержены из-за того, что потеряли троих.

В этот момент один из разумов взорвался, выкинув в пространство вспышку боли и страха. А затем погас.

— Молодец, Нели, метко стреляет.

Малейн прикоснулся к умирающему разуму, попытался проникнуть внутрь и отпрянул, потрясенный. Умиравшая крыса видела себя. Она лежала на боку, подставив отвисшее после родов брюхо. А несколько слепых, мокрых и безобразных крысят тыкалось в разбухшие соски. Один из них поднял волосатую мордочку вверх, дрогнули, разлепляясь, веки и маленький крысенок уставился Малейну в глаза. И ничего в целом мире не было сейчас человечнее этого взгляда.