Рихтер - Хроники Торинода: вор, принц и воин

Денег у Кларенса было две медные монеты – их самое большое хватило бы на кружку горячего чая в одном из задрипанных кабаков Келона. Он подкинул их в воздухе. Монетки, тоскливо зазвенев, улеглись обратно в грязную ладонь.

В животе что-то заурчало, и Кларенс решительно поднялся на ноги, запахнул на себе нетеплую оборванную куртку, и выбрался из своего жилья. Его жилищем был закуток в тупике одной из торговых келонских улиц, наполненный тряпьем и мусором. А сам Кларенс был одним из многочисленной орды бродяг, которые есть в любом крупном городе, особенно, если город этот славен своими торговыми делами. Только вот Кларенс, в отличии от большинства этих людей, был одиночкой. За что и платился тем, что не каждый день ел и пил. В больших ватагах всем доставалось хоть по кусочку.

По улице, полной лавок и трактиров, двигалось большое количество народа: здесь были и горожане, вышедшие запастись продуктами, и крестьяне с окрестных деревенек, приехавшие на людей посмотреть и себя показать, и купцы со всех концов страны. Но у крестьян брать, как известно, было нечего, а горожане слишком хорошо знали, что может натворить такой вот оборванный бродяжка.

Кларенс уже подумывал уходить на другую улицу, когда увидел их. Двое мальчишек шли по мостовой. Один из них, помладше него года на два, держал в руках поводья огромного черного коня. Он озирался по сторонам круглыми карими глазами и о чем-то спрашивал у второго.

Второго парня Кларенс заприметил еще раньше, ибо на поясе у него, весело подпрыгивая при движении, висел большой кошель из черного бархата. Парень лет семнадцати был высок как взрослый мужчина, у него были темные волосы, пронизанные сединой и хмурые серые глаза. А еще, с сожалением заметил Кларенс, за левым плечом у него чернела крестовина тяжелого танского меча, который и взрослые-то мужчины поднимают с трудом.

Мне нужно выживать, с отчаянием напомнил себе Кларенс. И пошел вперед.

– Ольг, смотри,- Элиа показал на красивую вывеску,- А что здесь продают?

На вывеске изображена была прекрасная женщина, смотрящаяся в зеркало. Ольг усмехнулся:

– Это не лавка, Элиа. Здесь женщинам делают разные красивые прически,- он заглянул внутрь и рассмеялся,- И бреют бороды мужчинам.

Элиа с любопытством глянул в открытую дверь – на лице появилась гримаска:

– Фу! Не хочу, чтобы у меня была борода.

– Ничего уже не поделаешь,- сохраняя серьезный вид, сказал Ольг. В глазах блеснула лукавинка,- Запомни, где находиться, может, пригодится в будущем.

– Да иди ты,- сердито, как ежик фыркнул Элиа.

Ольг тоже рассматривал вывески всех местных лавочек, но не взахлеб, как Элиа (тот все на свете делал взахлеб), а искоса, не забывая примечать все подозрительные лица, что мелькали в толпе.

Из-за угла стремительно выбежал какой-то оборванец и с налету врезался в Ольга. Элиа даже не успел понять, как и что произошло, а тан уже скручивал руки бежавшего ему за спину, пока тот не попросил:

– Пустите!

Голос был мальчишеский, ломающийся. Элиа недоуменно взглянул на Ольга:

– Ты чего? Ему же больно!

– Пусти, сволочь танская, больно же! – заорал оборванец во все горло. Ольг лениво, как большая кошка, зевнул.

– Мой отец,- спокойно сказал он,- Был мудрым человеком. Однажды его обокрал такой же босяк. Через день вора обнаружили на том же месте с отрубленной правой рукой. А какие наказания применяются в этом городе за воровство?

Кошелек Ольга, так и не снятый с пояса, тихо звенел, и Элиа понял.

Воришка был старше него года на два: высокий, нескладный, худой как скелет. Всклоченные волосы неопределенного цвета лохмами падали на высокий лоб, а зеленые глаза на грязном лице… в глазах было отчаяние и боль, каких Элиа еще не видел.

Ольг, не напрягаясь, прижимал его к мостовой, выслушивая потоки дикой брани, которыми поливал его мальчишка. Наконец, тот замолк, тяжело дыша, и тан сказал, презрительно глядя на вора:

– Элиа, зови стражу. С этим возиться – только руки себе марать. А нам еще надо в кузницу зайти.

Зеленые глаза вора подростка ненавидяще смотрели на тана: он все еще упрямо вырывался, хотя давно уже понял, что из этих железных рук никуда не сбежишь. Стражники изобьют его, понял Элиа. А может и убьют, чего жалеть этих никчемных, что грабят и своих, и чужестранцев.

Это Ольг может обречь человека на смерть, а я – нет, напомнил он себе.

– Отпусти его, – сказал Элиа, стараясь, чтобы голос не дрожал,- Отпусти.

В пронзительных глазах паренька мелькнула надежда. Мелькнула – и пропала: он понимал, что жалость младшего из путников ничем ему не поможет, а умирать… надо с музыкой. Он сплюнул на мостовую, и поток ругани понесся по новой:

– Не надо меня жалеть, – прохрипел он под конец.

Ольг уважал чужое мужество – даже такое. Кулаки разжались, и вор упал на мостовую.

– Идем, Элиа,- сказал он, не глядя в сторону оборванца,- Дона надо подковать получше.

Уже отойдя, Элиа тихо спросил:

– Почему ты меня послушал? Почему пустил его?

Ольг, шел нахмурившись, то и дело сжимая и разжимая кулаки. Он не признался в этом даже самому себе, а уж Элиа и подавно, но он невольно видел на месте этого воришки друга. Что бы делал Элиа, как бы он добывал себе насущный хлеб, не умея ничего, кроме как книжки читать, если бы не он. И, не отвечая на вопрос, тан сказал:

– Купим тебе оружие. Ты должен уметь защищать себя. Я начну учить тебя сражаться, как только мы выйдем из города.

Элиа хотел было возразить, но почувствовал, что его сейчас никто не услышит.

Кларенс из всех сил бежал по мостовой, стараясь уговорить сердце не биться так часто. В висках гулко стучали огромные молоты, а рука сжимала мешочек с деньгами, который он вырвал из рук какого-то заезжего торговца. Он сделал это от отчаяния, понимая, что если он не поест сегодня, то совсем лишится сил.

Торговец оказался не промах. Он не стал сам догонять вора, а отправил двух дюжих охранников, проморгавших само ограбление. Пока Кларенс спасался за счет быстроты и знания города, но преследователи неутомимо его догоняли.

Уже темнело. Кларенс резко завернул на соседнюю улочку и остановился, пытаясь отдышаться. В воздухе пахло каленым железом – эта улица принадлежала цеху кузнецов и оружейников.

Резко болела грудь, ноги подкашивались, и Кларенс крепко надеялся, что преследователи не заметили, как он свернул сюда. Бежать снова сил уже не было, а на помощь горожан он не рассчитывал – оружейники воров любили не больше чем купцы или другие мастеровые.