Анна Этери - Похищение зеленой хризантемы

Он даже дружелюбно улыбнулся.

Тея постояла с минуту, изображая невесть кого и созерцая стремительно увядающую улыбочку оппонента, и величественно молвила:

— Благодарю! И можете звать меня — госпожа Мазахака. Люблю лаконичность.

Улыбка увяла окончательно и бесповоротно.

— Как пожелаете…

В неоконченной фразе так и чувствовалось продолжение: «…а может не стоит?». Однако любезность следовало соблюсти, и, смело прешагнув порог, Тея оказалась в очень странном месте. Девушка даже обрадовалась, что накануне в темноте не успела особо ничего рассмотреть, и поняла, почему с такой легкостью заблудилась (она вроде бы никогда не страдала топографическим кретинизмом). Пять разных лестниц в трех разных направлениях, колонны и запыленные скульптуры, частью занавешенные простынями, осколки и черепки огромных ваз на мраморном полу цвета морской волны с выложенным черно-белым узором, совершенно терявшимся под покрывающим его многоцветьем разнообразного мусора из поломанной мебели, высушенных цветов, пожелтевшей бумаги и серостью пыли. Сквозь разноцветный витраж на зрелище вселенского запустения эффектно падали рассеянные зеленые, голубые и желтые солнечные лучи, придавая разгрому черты удивительной завершенности. Тея судорожно сглотнула, начав догадываться, что слухи об ЭТОМ доме и в половину не отражают правды. Анемон небрежно отодвинул ногой мешавшийся лазурно-голубой черепок и непринужденно пояснил:

— Вообще-то в этой комнате не убиралась ровно полтора месяца, после того как мой многоуважаемый дядюшка решил, что обстановка этого помещения крайне угнетает его и не разнес тут все… В общем прибраться он тоже не разрешает, говорит, что еще не готов новый дизайн… А нам тут приходится… Но, в остальных комнатах почти все нормально… особенно в некоторых, — юноша непонятно чему нахмурился, но потом вновь оживленно почти улыбнулся. — Вам совершенно не стоит беспокоиться, кухня, например, теперь вообще в превосходном состоянии, а также оранжерея, все ванные комнаты, чердак и подвал… был…

Тея уже начала подумывать о том: столь ли уж блестящ ее план, и не плюнуть ли на все и унести отсюда ноги, огрев на прощанье саквояжем подозрительно оживившегося хозяина дома? Но Анемон похоже вошел в роль и найдя какую-ту выгоду в создавшемся положении, в чем девушка совершенно была уверенна, потащил надменную будущую домработницу по одной из лестниц куда-то наверх.

— Знаете, госпожа Мазахака, вам стоит с часик отдохнуть. Сейчас я отведу вас в вашу комнату, а потом, покажу дом, и мы все внимательно обсудим, и напишем круг ваших обязанностей и наших обязательств. Составим контрактник, чтоб все как положено, где все будет указано: что, где, как и за сколько. — Тея покосилась на расписывающего «что и как» молодого человека, но никаких тревожных намеков не заметила. — Подпишем контракт и тогда… ну да тогда… А, собственно вот мы уже и пришли.

Пара стояла перед затейливо украшенной дверью с вставками инкрустированного розового дерева в довольно темном коридоре. Анемон вновь любезно распахнул двери и едва не втолкнул девушку внутрь; на секунду зависнув на пороге, велел чувствовать себя как дома, и немедленно скрылся, захлопнув за собой дверь.

Несмотря на то, что комната была более чем приличной, едва ли не роскошной, с леотской* лакированной черно-голубой мебелью, светлым шелком на двух больших окнах, двумя картинами кисти Майна, (и даже почти не пыльной), — в Тее моментально поселилось чувство, что она угодила в хитроумную ловушку, из которой не так-то просто будет выбраться. Но девушка быстро справилась с тревогой и, достав из саквояжа топор, нежно провела пальчиком по лезвию и хищно улыбнулась.

В конце концов, все случается впервые…

Глава 4 «Жизненные обстоятельства»

Оно нагрянуло внезапно,

Когда его никто не ждал.

Прохладно. Почти холодно. Беззвучная, серая тишина рассвета, медленно вырывает из цепких объятий сна. Удивительно, что беззвучие способно разбудить… Хотя тишина ли?… беззвучие?…

Тепло… слишком близко к лицу. Да… Чье-то дыхание чувствуется кожей…

Дыхание?!..

Черные изогнутые ресницы вздрагивают, трепещут крыльями бабочки и резко распахиваются, являя миру бездонную сверкающую синеву голубых глаз.

Глаза в глаза. Сонная лазурь небес против непроглядной темноты ночи, вспыхивающей искрами безумия. Сосредоточенное сопение буквально в сантиметре от собственного лица.

— Хамидорея! Что за мерзкая у тебя привычка пугать еще не проснувшихся людей?! — Торми с раздражением отодвинул в сторону лицо темноглазой девушки и, зевнув, принял сидячее положение. До дома он так вчера и не дошел, решив, что скамейка на маленькой уютной площади в тени огромного дуба тоже вполне подойдет, чтобы выспаться. А все почему? Да потому что некоторые из того десятка пирожных, которые он выторговал у незнакомой леди в плаще, пожелавшей остаться инкогнито, на ту неясного предназначения «удавку», — оказались с кремами, в состав которых входили ликерно-коньячные добавки…

Хамидорея изящно поморщилась — за что видимо и получила свое прозвище — и, раздраженно вздохнув, села рядом с мальчиком на скамейку. В руках она держала небольшую корзинку с украшенной лентами и фиалками ручкой. Из-под прикрывавшей ее содержимое льняной салфетки исходил аппетитный запах свежей выпечки. Потянувшийся было на запах, Торми немедленно получил устное уведомление, сказанное весьма строгим голосом:

— Это не тебе! Кремовые булочки и черешня для Анемона-сенсея!

Мальчик обиженно надулся и покосился на алое солнце, едва оторвавшееся от земли в стылые небеса. Полупрозрачные усики тающего тумана обвивали щиколотки.

— Можно подумать, что я это не поем. Все равно ведь он сначала дает пробовать мне. Жадина.

— Вовсе нет. Просто это для Анемона. Понимаешь?

— Нет.

— Ну и не надо.

Торми помолчал с минуту, наблюдая медленный восход светила и отмечая его насыщенный цвет — предвестник смены погоды и дождей, столь долгожданных в изнывающей от жары Феланде. Легкий ветерок принес пару кремовых лепестков отцветающих яблонь и погонял их по пустынной площади. Немного зябко. Торми поежился и зевнул.

— Зачем ты пришла?

Хамидорея вскинула руку, убирая прядь волос от лица, как всегда изящно, чем ужасно напомнила ему сенсея, и спросила:

— Как ты думаешь, чем он сейчас занят?

Торми пренебрежительно фыркнул, и раздраженно кивнув на чуда рассвета, безапелляционно заявил: