Наталия Ипатова - Былинка-жизнь

— Для тебя — возможно, — произнесла она хмуро. — За тебя ж уплачено.

Непроизвольным движением Ким проверил на поясе нож и только после этого помотал головой.

— Выслушай, — сказал он как можно более убедительно, сокрушаясь в глубине души, что он — не Олойхор. — Лес защитит нас от любого, кто сунется следом. Страхом, а понадобится — и чем-нибудь получше. Кратчайшая дорога к жилым местам тоже идет через лес. Признаться, мне и самому будет спокойнее, как только я сдам тебя с рук на руки костоправу. До полной темноты, — он вздохнул, как сообразила Имоджин, прикидывая собственные силы, — я вынесу тебя на дорогу. Это будет даже быстрее, чем обернется Ойхо… даже если он ни за что не зацепится по дороге. А до полной темноты там только страшно.

— Откуда ты знаешь? Ты же только клиент!

Ким промолчал, заставив ее преисполниться подозрениями.

— Ким, — спросила она, — а ты сдюжишь?

Он сделал неопределенный жест.

— Думаю. — Он посмотрел ей в глаза. Его собственные глаза были серыми и очень честными на вид, а на бровях повисли капельки. — Лес даст мне сил.

— За мой счет?

— А у тебя есть чем поделиться?

— Ну… скольким-то, наверно, да… я думаю.

Имоджин неожиданно стало стыдно. Как не было бы, когда бы напротив сидел Олойхор. Наверное, потому, что Ойхо ее не понес. Ойхо бы что-нибудь придумал.

— Я хочу, чтобы ты поняла, — хмуро произнес Ким, не глядя в ее сторону. — Во-первых, пройдем мы самой закраиной. Во-вторых… пока ты со мной, лес тебе не страшен. Потому что — на крайний случай — эта кровь годится в качестве платы. Доходит?

Имоджин кивнула.

— И значит, — продолжил он, — кто бы ни сунулся за нами в лес, если только одного страха удержать его недостаточно, ничего не сможет с тобою сделать.

— Да я умру, если только… красноглазый черт посмотрит на меня… сверкающим взором!

Ким прыснул.

— Чертов лес выжмет жизненные соки из любого, кто вздумает сверкать в нем взорами. А всех обитающих в нем красноглазых чертей я выдумал самолично.

— Но разве перед этим, — спросила Имоджин, не ловясь на шутку, — они не смогут сделать мне больно?

Ким еще помолчал. Между ними происходило нечто, заставляющее его воспринимать ее серьезно. Имоджин даже затаила дыхание.

— Смогут. Наверное. Но боль — она всего лишь боль. Одну только смерть не исправишь. Я понимаю, для такой птахи, как ты, это выглядит по-другому. И может быть, мне не удастся тебя убедить. Да и хорошо, если бы не пришлось. Однако даже если они возьмутся резать тебя на кусочки — слышишь? — они сдохнут раньше, а ты по. ним пройдешь.

Имоджин приподнялась на локте.

— Ким, — сказала она. — Надобно сделать так, чтобы ты не проливал кровь из-за меня. Ты можешь… умереть, и я останусь в этом жутком лесу одна без всякой помощи.

— Тогда твоя нога заживет.

Тут почему-то обоим наконец стало смешно от собственной велеречивости.

— Ну, — он поглядел на нее, весело прищурившись, — это если не будет другого выхода!

Ойхо, напротив, наслаждался возможностью не думать ни о чем, а только летел по золотому склону меж белыми березами вниз, как пущенная стрела. «Бух!» — обрушивался в кусты. «Хлесть!» — вырывался оттуда.

«Шлеп!» — прямиком по воде. Только ветер в ушах свистел. Хотя не было никакого ветра. Это всего лишь сам он с такой скоростью двигался вперед.

Возможно, поэтому он и допустил оплошность. Выкатился из зарослей в аккурат на двух приглушенно ссорящихся оборванцев. Вели они себя тихо, а сам он был ослеплен мельтешением света и тени. Успел заметить лишь, что оба уже хватались за ножи, но отскочили в стороны, огорошенные его появлением на сцене. Выглядели они не просто недобропорядочно, но… Ойхо, открыто гордившийся тем, что не страшится никого из ходящих по земле, в нерешительности отступил на шаг, словно поближе к спасительным зарослям. Морды были заросшие, посеченные старыми шрамами и исполосованные свежими царапинами. Лохмотья запятнаны бурым, а уж выражения лиц!.. Такие лица, по мнению мальчика, бывают у тех, кого долго и ожесточенно пугают и наконец допугивают до смерти.

— Эй! — Голос, окликнувший его, был под стать лицу. — Вертайся. Не то хуже будет.

«Ага! Щас! Вот только догоните!» — едва не брякнул Ойхо, но на самом деле он понял уже, кто они такие.

Благонамеренные поселяне в этих местах не бродят. Благонамеренные поселяне в эту пору заняты страдными хлопотами. Он мог сигануть в кусты, и поминай, как звали, потому что эти не знали покоя несколько ночей, дрались, были ранены, бежали, едва сглодав где-то под ветвями черствую корку и, судя по обезумевшему выражению лиц, получили свое от Чертова леса. Сейчас неожиданно стало важно, кто он сам есть такой. Каков его статус в глазах подданных, отца и, что существенно — в своих собственных. Крут ли он только за чужой счет?

Ойхо замер на месте, уже практически повернувшись к ним спиной. Потом медленно обернулся, позволяя обоим с опаской подойти ближе.

— Ты, парень, кто?

— Козу ищу! — неожиданно для самого себя соврал Ойхо, выгадывая время. — С обломанным рогом и черным пятном на глазу. Не видали, дяденьки?

«Дяденьки» переглянулись, недоверчивым хором переспросив:

— Здесь, что ли?

— Так в других местах уж повсюду смотрел. Мож ногу сломала, или в кустах…

Тот, что пониже, нервно хохотнул. Если бы у Ойхо были такие желтые кривые клыки, он бы поостерегся их показывать. И запах. Дохлятину они, что ли, жрали?

— Ну, коли до сих пор не отыскалась, считай, слопал ее, кто поудачливее тебя. Я бы, — последовал звонкий хлопок по пустому брюху, — не отказался. Мы козлятины давно не видали, а, Гисп? Да пока до вертела дойдет, и еще бы на что сгодилась.

Может, он надеялся исторгнуть у Гиспа нервный смешок, однако тот стоял молча, сверля Ойхо взглядом из-под тяжелых бровей. Под этим взглядом юноша сделал шаг назад. А когда Гисп соизволил наконец раскрыть пасть, то произнес:

— Зенки раскрой, болван. У него нож.

Ложь не прошла. Пусть Олойхор был одет в перепачканную льняную рубаху и обтрепанные снизу штаны, как всякий подросток его лет, чуточку выросший из своего снаряжения, а также в простые, уже достаточно разбитые чуни, недаром домашние твердили, что его не выдать за простеца даже голым. Он был принцем от макушки до кончиков ногтей на ногах. И уж конечно, на деревенском козовладeльце или подпаске не могло быть ни ремня с пряжкой, ни ножа в украшенных бляшками ножнах на нем. И теперь спор между дерганым болтуном и его молчаливым внимательным верховодом Гиспом — а что-то в его повадке заставило Ойхо заподозрить того, кто до недавнего времени отдавал приказы, — мог идти лишь о том, ценен ли знатный мальчик в качестве залога их безопасности или же опасен, как свидетель, видевший их живыми и способный описать.