Николай Басов - Поиск неожиданного

— Господин мой, пресветлый и великолепный, тебе нужно позвать врачей, — предложил тогда своим скрипучим, словно песок под копытом коня, и твердым, как гранит, голосом Дашаст.

Нельзя, ох как нельзя было показывать такую слабость слугам. Это было еще одно из правил, усвоенных Гаруном, которого, что ни говори, а сызмальства готовили управлять и приказывать или карать, разумеется.

— Нет, врачи не нужны, я… Мне лишь на миг показалось, что на меня кто-то незнакомый смотрит, будто со стены крепостной… Это, полагаю, что-то магическое, не болезнь. — Он поднял еще дрожащую какой-то жилкой на виске голову, уже потверже посмотрел на Мосула. Этот сейчас был важнее всех прочих. Он даже попробовал улыбнуться Гаруну, хотя и не слишком уверенно. — Мосул, вызови-ка ко мне всех моих управляющих, каких найдешь.

— Они здесь, все четверо, господин мой… Вот только нужно ли тебе с ними говорить при твоем нездоровье?

— Я здоров! — завизжал Гарун, но тут же взял себя в руки, еще разок подумав, что без Мосула он обойтись не сумеет. — Замолчи и больше об этом не вспоминай. Я просто отчего-то расстроился на миг… — Он даже поднялся, опираясь на кулаки, и сел. — Вызывай управляющих, тем более что они все четверо здесь. А я выйду в сад, Дашаст, проводи меня. — Он небрежно оттолкнул Вишама, который неуклюже кланялся, пробуя привлечь к себе внимание, и потому ненароком заступил Гаруну путь. — А ты, — сказал тогда Гарун неловкому распорядителю дворцов, — ты мне больше не нужен.

Он вышел в сад, минуя анфилады залов, мало уступающих размерами, тот, в котором привык спать в этом своем дворце, распугивая каких-то нерадивых служанок в пестрых халатах и сари, миновал каменноподобных стражников, застывших у дверей, больше напоминавших ворота замка, прошел по саду, благоухающему цветением самых редких и изысканных растений, и наконец очутился в небольшой беседке, из которой открывался изумительный вид.

Мало было в землях Падишаха, да славится имя его среди всех правоверных, таких дворцов, таких владений, имеющих дивный сад, простертый чуть не до самого горизонта с этой стороны их славной и богатой столицы. Это была его земля, купленная еще дедом, а потом и расширенная отцом, Рахманом Серебряным, чтобы не оскорблять взгляд бедностью городских хижин и прочих строений. Земля в городе была дорогая, устроить такой сад, стеснив чуть не треть города, было и в самом деле верхом богатства и роскоши.

Пожалуй, и у Падишаха, да славится имя его, не было такого сада. Нет, конечно, у него тоже был сад, только он отходил от города в другую, южную сторону, а потому на той стороне слишком сильным иногда бывало солнце, и садовники Падишаха, да пребудет он во власти вечно, должны были работать гораздо больше, как гласила молва, и добивались при этом гораздо меньшего.

Сад этот был прекрасен еще и тем, что его окружала высокая, в четыре орочьих или в три лестригоновых роста, стена. Местами на ней были возведены башенки, где сидели стражники, следящие за тем, чтобы ни один наглый оборванец не мог сюда проникнуть, это была земля, предназначенная только для Гаруна и его наложниц, павильончики которых раскинулись по саду тут и там. Сколько было этих наложниц и чем они в своих домиках занимались, Гаруну было невдомек. Он даже и не знал их всех, не его это было дело, а была эта служба предназначена евнухам, самым доверенным охранникам и, конечно, всяким рабыням, которые должны были женщинам, на которых упадала благосклонность Гаруна, прислуживать.

Иногда Гаруна во сне мучил страх, что его опозорил кто-то из заговорщиков, приведя ему на ночь служанку вместо наложницы… Порой во сне таким его оскорбителем являлся Дашаст, иногда Вишам, о сладострастии которого всем было хорошо известно, но никогда таким заговорщиком не бывал Мосул. Этот равнинный коротышка, чьи предки относились к лалвам, оправдывал известность своего народа как немногочисленного, жестокого и очень избирательного в браках, как и вообще в подобного рода утехах. Он мог показаться даже холоднее и равнодушнее к полюбовничеству, чем Дашаст, если это вообще было возможно.

Гарун уселся в широкое креслице, выложенное цветастыми подушками, и посмотрел на столик, который непонятно почему находился в дальней части этой беседки. Мгновенно появились какие-то черные существа с гладкой, масляно поблескивающей кожей, которые словно бы магией переместили столик под руку Золотого. Так же неизвестно откуда, может и впрямь из воздуха, появились прислужницы, которые выложили на столик сладкий шербет, что-то еще из сладкого, вино двух сортов, светлое и пенное белое, лучше прочих утоляющее жажду, все тот же виноград на трех блюдах и что-то еще… Ах да, персики и гранаты, на которые Гарун по-прежнему и смотреть не хотел.

Мосул стоял перед ним, ожидая распоряжений или вопросов. Дашаст, по своему обыкновению, расположился чуть сбоку и сзади, на этот раз не бесшумно, как привык ходить и вообще двигаться, а с отчетливым скрипом доспешной стали и жестким постуком меча. В том, что он так себя обозначал, выражалась его вежливость по отношению к господину, и это было правильно.

— Где же твои распорядители? — спросил Гарун, так и не отыскав на этот раз взглядом виноградину, достойную, чтобы ее опробовать.

— Они здесь, о господин мой, ждут твоего желания поговорить с ними.

— Пусть они встанут вон там. — Золотой небрежно указал на то место, где за минуту до этого находился столик. — И подзови ко мне первого… Я не помню его имени.

Имени он действительно не помнил, а может, и не знал никогда. Достаточно того, что он собрался разговаривать… Первым появился краснорожий карлик, вот только борода у него была не окладистая и золотистая, как полагалось бы, а черная и редкая, словно дождь над пустыней — если дожди в пустынях вообще когда-либо бывают.

Краснорожий приблизился к Гаруну, кланяясь и приседая. Оказалось, что это не карлик, это был нун-людоед с самых дальних южных островов, и как он попал к нему, к Гаруну, невозможно было даже вообразить. Обычно эти сущности не примыкали к цивилизованным племенам, а занимались пиратством, грабежами и работорговлей. Вот только одного у них было не отнять — мореходами они были наилучшими, их легкие, небольшие кораблики обгоняли все прочие суда, а искусство биться заставляло благородные народы охотиться на них, чтобы обращать в гладиаторов и матадоров.

— Да славится имя твое, о великий и достославный Гарун, могущество которого может сравниться только с могуществом нашего Падишаха, да славится… — заговорил краснорожий, но тут же получил изрядную затрещину от Дашаста.

— Ты думай, что говоришь, дурак, — негромко и от этого еще более весомо прогудел нижний тролль. Как и когда он успел из-за спины Гаруна вылезти вперед, оставалось загадкой, такой же, как и его бесшумность.