Алан Фостер - Звёздные войны

— Во-первых, потому что он в странно хорошем состоянии для металлолома. Когда я его чистил, он воспроизвел голограмму… Люк, проговорившись, попытался скрыть свой испуг. Он поспешно добавил: — Но это несущественно. Почему я думаю, что его украли? Потому что он заявляет, что является собственностью человека по имени Оби ван Кеноби.

Возможно, что-то в пище, а может, в молоке заставило дядю Оуэна поперхнуться. А может, это было отвращение, которое он испытывал к личности под мой фамилией. Но, в любом случае, он продолжал есть, не глядя на племянника.

— Я подумал, — решительно добавил Люк, — что робот имеет в виду старика Бена. Имя у него другое, но фамилия ведь сходится. — Так как дядя продолжал упрямо молчать, Люк прямо спросил у нет:

— А ты не знаешь, о ком он говорил, дядя Оуэн?

К удивлению Люка, дядя не рассердился, но но всему было видно, что он сбит с толку.

— Ерунда, — сказал он, избегая взгляда Люка. — Это имя из какого-то другого времени. — Он нервно закрутился в кресле. — Имя, приносящее только беду.

Люк не обратил внимания на это скрытое предупреждение и продолжал настаивать на своем.

— Тогда это кто-то из родственников старика Бена? Я и не знал, что у него есть родственники.

— Ты слышишь меня? Держись подальше от этого колдуна, — взорвался дядя, неуклюже сменив намеки прямыми угрозами.

— Оуэн… — робко попыталась вмешаться тетя Беру, но фермер сурово оборвал ее.

— Все это очень важно, Беру, — он опять повернулся к племяннику. — Я тебе уже рассказывал о Кеноби раньше. Он сумасшедший старик, он опасен и творит только зло. Нам лучше оставить его в покое.

Умоляющий взгляд Беру заставил его немного притихнуть.

— Этот робот не имеет к нему никакого отношения. Не может иметь! — пробормотал он вполголоса. — Записи — да! Ну, завтра свези механизм в Анкорхед и сотри его память.

Решительно засопев, Оуэн продолжал свою прерванную трапезу.

— И пора кончать с этими глупостями. Мне безразлично то, о чем считает машина и кому она принадлежит. Я купил ее, и сейчас она принадлежит нам.

— А вдруг она принадлежит кому-то другому? — предположил Люк. — Что если этот Оби ван Кеноби придет сюда, разыскивая своего робота?

На морщинистом лице дяди промелькнуло выражение, как нечто среднее мольбу печалью и радостью.

— Он не придет. Я думаю, этого человека больше нет в живых. Он умер примерно в то же время, что и твой отец. — Он отправил в рот огромный кусок еды. — А теперь забудем об этом.

— Значит, был такой человек, — пробормотал Люк, уставившись в свою тарелку. Потом он медленно добавил: — Оуэн, а он знал моего отца?

— Я сказал, забудь об этом, — резко оборвал Оуэн. — Что же касается этих двух роботов, то твоя забота состоит в том, чтобы приготовить их к завтрашней работе. Не забудь, что в них вложены наши последние сбережения. Я не стал бы покупать их, если бы не надвигающаяся засуха. — Он погрозил племяннику ложкой. — Утром они должны работать у тебя на ирригации на нижнем склоне.

— Знаешь, — задумчиво проговорил Люк, — думаю, эти роботы отлично справятся со всеми делами. Дело в том, что я… — он заколебался, неожиданно глянув в лицо дяде. — Я тут думал о нашей договоренности насчет того, что я остаюсь еще только на один сезон.

Дядя Люка не удостоил ответом своего племянника, поэтому Люк быстро проговорил, боясь струсить: — если эти новые роботы справятся со всеми делами, то я собираюсь подать заявление о своем поступлении в Академию на следующий год.

Оуэн нахмурился, стараясь едой скрыть свое недовольство.

— Ты имеешь в виду, что хочешь переписать заявление на следующий год после сбора урожая?

— У тебя сейчас более чем достаточно роботов, и они в хорошем состоянии. Они протянут долго.

— Роботы — да, — согласился Оуэн, — но они не могут заменить человека. Ты знаешь это, Люк. Останься только еще на один сезон. — Он отвернулся, и гнев его и ослепление прошли. Люк повернулся к своей нетронутой еде.

— Послушай, — сказал дядя, — впервые у нас появляется настоящий шанс разбогатеть. Нам хватит средств, чтобы нанять несколько работников на следующий год. Не роботов — людей. Тогда ты сможешь отправиться в Академию, — он с трудом подыскивал слова, так как не привык просить. — Но теперь ты мне нужен здесь, Люк. Ты ведь понимаешь это, не правда ли?

— Это еще один год, — упрямо возразил племянник, — еще один год!

Сколько раз он уже слышал это раньше! Сколько раз они повторяли одну и ту же сцену с тем же результатом! Еще раз убедившись, что Люк уверился в его правоте, Оуэн отмахнулся от этого возражения.

— Время пролетит так быстро, что ты и не заметишь.

Люк быстро встал я отодвинул тарелку, к которой так и не притронулся.

— Ты это говорил и в прошлом году, когда уезжал Биггс. — Он резко повернулся и почти выбежал из столовой.

— Куда это ты, Люк? — обеспокоенно крикнула тетя Беру.

Ответ Люка был полон черной горечи:

— Кажется, никуда, — затем вспомнив о чувствительности тетушки, добавил: — я должен закончить чистку этих двух роботов.

Когда Люк ушел, в столовой воцарилось молчание. Муж и жена ели механически. Наконец Беру оторвалась от еды и посмотрела на Оуэна.

— Оуэн, нельзя держать его здесь вечно. Большинство его друзей, с которыми он рос, уехали отсюда. Академия так много значит для него.

Ее муж апатично заявил:

— Я вознагражу его в следующем году. Обещаю. Тогда или, возможно, через год у нас будут деньги.

— Просто Люк не фермер, Оуэн, — твердо сказала тетушка Беру. — Он никогда не будет им. Как бы только ты ни старался сделать его фермером. В нем слишком много от его отца.

В первый раз за вечер Оуэн озабоченно задумался, глядя на дверь, через которую вышел Люк.

— Именно этого я и боюсь, — тихо сказал он.

Люк поднялся на вершину. Он стоял на песке и наблюдал за двойным закатом. В постепенно меркнувшем свете песок становился золотистым, красновато-коричневым и пылающим ярко-оранжевым, прежде чем опустившаяся ночь приглушила яркие цвета до следующего дня. Скоро эти пески впервые зацветут плодоносной растительностью. Эта пустыня сменится буйством зелени. Эта мысль должна была привести Люка в восторг. Он должен был вспыхнуть от волнения, как и его дядя, описывающий приближающийся сбор урожая. Но Люк не чувствовал ничего, кроме огромной опустошенности. Даже возможность впервые в жизни иметь много денег не волновала его. Что можно было сделать с деньгами в Анкорхеде — да, может, и на всем Татуине, если на то пошло?

Частица Люка, становящаяся в нем все больше и больше, доставляла ему беспокойство неудовлетворенности. Это было естественно для юноши в его возрасте, но Люк не понимал, почему это было сильнее в нем, чем у других.