Марина Дяченко - Привратник

Рог хрипло рявкнул совсем рядом, и, ломая ветки, на дорогу вылетели всадники. Руал остановился, ожидая, что охотники двинутся своей дорогой. Однако те резко свернули, и через секунду он стоял в кольце копий.

– Кто такой?

– Странник, – осторожно ответил Руал.

– Бродяга, – определил один из егерей.

– Браконьер! – не согласился другой.

Неспешно подъехал еще один всадник – по-видимому, вельможа.

– Снова наглый оборванец! – заметил он брезгливо. – Знаешь, негодяй, что бывает за потраву моих лесных угодий?

Руал ощутил гадкий привкус во рту: светлое небо, еще и это.

Шесть острых копий смотрели ему в грудь. Скалились егеря.

– Владения господина священны, – сказал он наугад и сжался, ожидая удара.

Вельможа нахмурился:

– Ты знаешь, мерзавец, кто я?

Руал жалко улыбнулся и перевел дыхание:

– Вы – могучий властитель, ваше сиятельство… А я… я – скромный… предсказатель судьбы. Мог ли я не узнать… господина?

Копья неуверенно отодвинулись, чтобы через мгновенье снова угрожающе сомкнуться:

– Ты мне зубы не заговаривай! Какой еще предсказатель?

«Небо, помоги мне!» – взмолился Руал и вдруг заговорил быстро и убедительно:

– Гадатель, знахарь, заклинатель духов, заглядывающий в будущее. Прибыл во владения господина, прослышав о его… трудностях…

И Руал запнулся, ужаснувшись собственным словам.

А вельможа вдруг напряженно подался вперед, испытующе вглядываясь в лицо своей жертвы; спросил медленно, подозрительно:

– О КАКИХ трудностях ты мог прослышать, бродяга?

В его настороженных круглых глазах Руал прочитал вдруг, что случайно угодил прямо в цель. В этот момент он кожей ощутил возможное спасение и всем телом бросился в открывшуюся лазейку:

– Господину лучше знать, – сказал он значительно и показал глазами на егерей.

Вельможа заколебался. Ильмарранен ждал, переступая ослабевшими ногами.

– Поедешь с нами, – бросил вельможа и развернул лошадь.

Кабинет герцога в его большом помпезном замке сочетал в себе приметы охотничьего музея и парфюмерной лавки. С увешанных оружием стен стеклянно пялились полдюжины оленьих голов: между ними то и дело обнаруживались лубочные картинки, где сладко целовались голубки над головами прелестных пастушек. Маленький стол у камина был уставлен множеством сильно пахнущих скляночек, и Руалу то и дело становилось дурно от густого запаха духов.

Он проделал долгий путь, привязанный за пояс к седлу – то пешком, то бегом; потом бесконечно долго дожидался приема в вонючей людской, откуда совершенно невозможно было сбежать, а теперь немеющими руками тасовал тяжелую колоду карт и лихорадочно искал путь к спасению. Пути не было.

Герцог восседал в кресле напротив; над его головой свирепо торчали клыки трофейного дикого кабана, который тоже нашел свой приют на стене кабинета. Кабан и вельможа были похожи, как братья.

У Руала взмокли ладони, а спасительная мысль все не приходила. В отчаянии он швырнул карты на стол:

– Это нехорошая колода, ваша светлость… На нее падал свет полной луны.

Герцог засопел, но возражать не стал. По его знаку лакей принес другую колоду.

У Руала перед глазами слились в одно пятно лицо вельможи и морда кабана. Тянуть дальше было невозможно, и он начал неровным голосом:

– Множество трудностей и опасностей окружает вашу благородную светлость…

Герцог насупился еще больше.

– Воинственные соседи зарятся на земли и угодья вашей благородной светлости…

Герцог окаменел лицом. «Не то», – в панике подумал Руал. Карты ложились на стол, как попало; трефовая дама нагло щурилась, а червовый валет, казалось, издевательски ухмылялся.

– Кошелек вашей благородной светлости истощился за последнее время…

Ни один мускул не дрогнул на лице вельможи. Руал судорожно сглотнул и, смахивая пот со лба, затравленно огляделся.

И тогда он увидел ее.

Маленькая золотая фигурка – безделушка, украшение туалетного столика. Золотая ящерица с изумрудными глазами. Руалу показалось даже, что он ощущает на себе зеленый взгляд.

Спохватившись, он продолжил поспешно:

– Главная же трудность, главная беда заключается в другом… Она, эта беда, завладела всеми помыслами вашей благородной…

И тут ему показалось, что в маленьких свирепых глазках герцога мелькнуло нечто, напоминающее заинтересованность. Воодушевившись, Руал принялся тянуть слова, надеясь наткнуться-таки на то единственное, что доказало бы его право называться гадальщиком и тем самым спасло от виселицы:

– Она, эта беда, не даем вам покоя ни днем, ни ночью…

Да, герцог мигнул. Быстро и как бы воровато, что совсем не вязалось с его манерами. Мигнул и весь подался вперед, будто желая перехватить слова собеседника раньше, чем они слетят с его губ.

– Ни днем… – повторил значительно Руал, который никак не мог нащупать верный путь, ни… ночью…

И вельможа покраснел! Внезапно, мучительно, как невеста на пороге спальни; покраснел и отпрянул, хмурясь и стараясь взять себя в руки.

Руал понял. Эта разгадка сулила спасение. Карты замелькали в его руках, как спицы бешено несущегося колеса.

– Знаю! – объявил он громогласно. – Знаю, как тяжко вашей светлости в минуту, когда после многих трудов и стараний горячий любовный порыв вашей благородной светлости заканчивается горьким разочарованием! Знаю, как недовольна герцогиня и какими обидными словами она огорчает вашу светлость! Знаю, что самый вид супружеской постели…

– Тс-с-с! – зашипел герцог, брызгая слюной.

Трясущимися руками он сгреб со стола карты, опасаясь, по-видимому, что они еще не то могут рассказать.

Руал обессилено откинулся на спинку стула и с трудом улыбнулся. Это было слабое подобие той особенной победной улыбки, которой блистал когда-то великолепный маг Ильмарранен.

Герцог вскочил, чуть не снеся со стены кабанью голову, и навалился животом на стол, дыша Руалу в лицо:

– Это ужасная тайна, гадальщик! Я запер жену… Ей прислуживает глухонемая старуха… Но жена ненавидит меня, гадальщик! Она издевается надо мной, когда я… я собираюсь… Хочу… Я пытаюсь… Проклятье!

И в порыве чувств вельможа заметался по кабинету. Руал наблюдал за ним, почесывая переносицу.

Обессилев, герцог снова рухнул в кресло, являя собой воплощенное отчаяние. Кабан над его головой потерял значительную часть своей свирепости и, по-видимому, впал в уныние.

– Итак, я явился вовремя, – веско сказал Руал, выдержав паузу.

Герцог, угнетенный позором, поднял на него мутные глаза:

– Проси, что хочешь, ты, ведун… Любые деньги… Если уж карты рассказали тебе о моем горе, то уж наверно они знают, как ему помочь!