Анна Степанова - ПЛЕНЕННАЯ ДУША

Знакомое зудящее чувство появилось у юноши в кончиках пальцев: немедля схватить перо — и записывать, перерисовывать, дополнять строчками замечаний и наблюдений!.. Одна эта карта могла сделать ее обладателя очень известным в имперских ученых кругах!

Риэ сдержался.

Вздохнув, он оторвал взгляд от нежданного сокровища, и внимательней пригляделся к книгам.

Что ж, еще минуту назад он не думал, что сможет удивиться больше!

Первый же вытащенный им потертый томик был на древнеимперском — и студиозус, в совершенстве владеющий этим языком, смог разобрать в загадочном, исчерченном знаками и схемами, талмуде лишь одно слово из десяти. «О познании тела, разума и души» — гласило название, но книга нисколько не походила на религиозный трактат. Покачав головой, Риэ отложил ее и потянулся за следующей: с понятной, внушающей уважение надписью на обложке — «Мастерство лекаря».

Открыл посередке — и зажал рот ладонью, борясь с мгновенно подступившей тошнотой. На красочной, тщательно прорисованной гравюре, занимающей всю страницу, изображалось человеческое тело, ужасно искореженное пыткой. Особенно жестокие раны отмечены были цифрами, напротив коих под рисунком давались пояснения и советы. От последних юношу затошнило еще больше.

Теперь к любой здесь книге, хоть как-то намекающей на целительство, он боялся даже прикоснуться.

Впрочем, и без того хватало Риэ открытий. Следующий, попавший ему в руки, фолиант долго дразнил рассеянные мысли смутно знакомыми значками, перемежающими привычные буквы, влезающими в слова, портящими их до полной неузнаваемости. И лишь когда лихорадочный бег догадок в голове молодого ученого грозил перейти в глубокую, необратимую задумчивость, то ли книга, то ли память юноши поддалась — и он с изумлением узнал таинственные криптограммы Гильдии.

Те самые, что, не в пример более известным знакам гильдийного ранга, прочесть или даже увидеть мог редко кто из посторонних!

Познаний Риэ сходу хватило лишь на часть названия.

Наверное, задавшись целью, он, и остальное осилил бы (не зря же слыл в разгадке символов да тайнописей одним из лучших!), но тут впервые мысли студиозуса переключились с книг, найденных в тайнике, на их хозяина. Страх вперемешку с искренним исследовательским восторгом завладел им.

Ибо теперь юноша точно знал, с кем имеет дело!

Их загадочный попутчик и спаситель, без сомнения, был темным мастером.

Дни напролет Риэ просиживал теперь в библиотеке, надеясь вычитать и выведать побольше, да еще — пытаясь пореже попадаться другим обитателям «замка» на глаза. К хозяину он стал относиться с легкой опаской — иронизировал над своей слабостью перед предрассудками, но пока не мог с собой справиться. Юлию же юноша избегал по причинам куда более запутанным и печальным…

Только на рассвете спускался он во внутренний дворик, дабы старательно исполнять все указания строгого командира Горо, потихоньку наращивая мышцы; да еще вечерами покидал свое пристанище ради общего ужина и посиделок в каминном зале — Эдан ясно дал понять, что затаиться в тихом уголке не выйдет. Коли нужно будет — поклялся темный мастер — он лично вытащит затворника к остальной компании хоть за шкирку. Не то, чтобы студиозус всерьез этому верил, но идти против воли здешнего хозяина не спешил.

Поскольку же Алим предпочитала общество Таны и других здешних слуг, а сам светловолосый обычно сидел, уставившись в огонь или уткнувшись в книгу, «остальной компанией» для Риэ из вечера в вечер становилась благородная леди. Отыскав уже на третий день среди чердачного хлама старую арфу, велев отчистить ее от пыли, она взялась развлекать их скромное общество музыкой и нежным пением — да терзать заодно, сама того не ведая, несчастного студиозуса. Ибо следил он, не отрываясь, за мельканьем тонких, обтянутых перчатками, девичьих пальчиков, слушал мягкий, не совсем уверенный голосок — и с каждым днем пропадал все больше. Восторг с нотками горькой печали, желание несбыточного полностью охватывали его, отвлекая даже от любимых книг. А барышня, будто нарочно, мучила долгими, задумчивыми взглядами да улыбкой, в которой виделись глупому сердцу радость и обещание… Но как мог нищий студент из вымершей от болотной лихорадки крестьянской общины на что-то надеяться? На подобных Юлии всю жизнь смотрел он лишь издали. Так было суждено оставаться и впредь, а значит — надо ли себя мучить?

К концу недели Риэ не выдержал да, наплевав на угрозы светловолосого, остался на вечер в библиотеке.

«Ну не явится же он за мной, в самом деле!» — уговаривал себя. Однако поглядывал на окруженный книжными полками дверной проем с легкой тревогой.

Как оказалось, Эдан — человек слова…

— Пошли! — распахнув дверь, с порога велел он.

— Не пойду! — вздрогнул и совсем по-детски отвернулся юноша.

Светловолосый бесцеремонно обошел его, наклонился, чтобы видеть лицо, вгляделся в глаза.

— Один прячется от всех в библиотеке, другая на грани истерики запирается в комнате… Как маленькие, ей-богу! — буркнул раздраженно. И затем вдруг спросил напрямик. — Тебе дорога леди Юлия?

Риэ застыл, мгновенно краснея, — но, к его чести, не стал отпираться.

— Я никогда не встречал девушку более трогательную и прекрасную! — выдохнул он.

Эдан скептически хмыкнул, однако свое мнение о достоинствах благородной леди решил оставить при себе.

— Тогда почему ты ничего не делаешь? — спросил вместо этого.

Искреннее изумление отразилось на лице студиозуса.

— Как можно? Она ведь высокая леди, образец благородства, чистоты и безупречности. А я — никто…

Светловолосый взглянул на него со снисхождением и жалостью — как на деревенского дурачка.

— Знаешь, Риэ, — покачал он головой, — для человека, так глубоко знающего историю, ты слишком плохо разбираешься в реалиях современной жизни… Это высокородные-то «образец благородства, чистоты и безупречности»? Да будет тебе известно, что сплетни о вольных нравах при дворе — скорее преуменьшение, вызванное стыдливостью разносящей их прислуги! Грехом для юной барышни там считается выбившийся из прически локон, но никак не выбравшийся поутру из ее спальни кавалер… Поверь, воспитание Юлии в этом смысле ничем не отличается от остальных!

— Да как ты можешь! — от всей души обиделся за даму сердца юноша.

— Давно известно: добродетель придумали для черни! — перебил его Эдан.

— Что все равно не отменяет разницы в наших с ней положениях! — порядком разозлившись, закричал Риэ. — Юлия из Дома Крови, высокородней которого только Правящий!..