Руслан Михайлов - Изгой 4: Ледяное проклятье
— А может и через неделю — ответил я, с тоской вглядываясь в ту сторону, где по моим расчетам располагалось наше поселение, наш дом — Ладно! Значит, так тому и быть. Лени, готовь все необходимое, чтобы обиходить больного. Тикса, с тебя горячий бульон из зайчатины. Понаваристей. А я пока велю снять с него остальные доспехи.
— Слушаюсь, господин — кивнул Лени и не удержавшись, спросил — А потом обратно вздеть сумеем? Ну, броню на ниргала?
— Мы нет, а ниргалы может и сумеют — пожал я плечами — Да и плевать. Не думаю, что из него будет толк ближайшие несколько недель, в броне или нет. Он на ногах не стоит. Давайте, занимайтесь делом.
Отдать двойке ниргалов требуемые приказы времени много не составило и вскоре, зимний лес вновь огласили звонкие удары молотка и недовольный скрежет снимаемых доспехов. Тикса суетился у костра, торопливо нарезая оставшуюся у нас зайчатину крупными кусками и бросая в котелок, Лени копался в сумках, выискивая сухую одежду и тряпки. Все были заняты, а я вновь остался не у дел и отошел в сторону — подальше от людей и лошадей, от которых нет-нет, да и пыхало уже ненавистным мне теплом. Опять же, прижившиеся у меня за плечами ледяные щупальца все старались дотянуться до кого-нибудь из моих спутников, и я боялся, что однажды не услежу и еще один из нас превратится в ходячую сосульку. Или умрет. Не стоило рисковать.
А здесь, у самого края наспех разбитого лагеря, было так свежо и прохладно, едва заметный зимний ветер обдувал мое лицо и я невольно растянул пошедшие трещинами губы в блаженной улыбке. Уже привычным жестом наклонился и набрав в обе пригоршни снега, принялся его сминать в комки, не забывая водить взглядом по сторонам. Успокоившиеся щупальца лениво свесились вниз и едва заметно колыхались, взрыхляя снег.
Я не обращал на них внимания — моя голова была занята другим. Я все пытался решить, правильно ли поступил, когда из-за одного ниргала остановил продвижение всего отряда самое малое на несколько дней. По всему выходило, что я делаю глупость — чем быстрее мы все окажемся в Подкове, под защитой стены форта, среди друзей, тем лучше. И если кто-то не может осилить тяжесть дороги — что ж, надо жертвовать малым, чтобы спасти большее. Не правда ли? Я так поступить не смог, хотя и возникла тихая мыслишка, привязать больного воина к седлу и продолжить путь, понадеявшись на случай — вдруг не помрет. Кто знает… Хотя, о чем это я? Мне хватило одного взгляда, чтобы отчетливо и ясно понять — заболевший ниргал не перенесет дороги. Умрет самое большее через два дня пути.
Помимо всего прочего, существовала еще одна важная деталь — именно тот воин, что сейчас трясется в ознобе и выкашливает из себя легкие, именно он, без раздумий спустился в ледяную воду и вытащил меня на поверхность. Именно тот воин, что сейчас беспомощен как младенец, спас мне жизнь…
И пусть, он всего лишь бездумно повиновался приказу, факт остается фактом. Я в долгу перед ним.
****
Прошло три полных дня, а ниргалу все не становилось лучше. Он все так же неподвижно лежал лицом вверх, покорно глотал наваристый бульон и горький отвар из трав, но толку это не приносило ничуть. Но, по крайней мере ему не становилось хуже, чего нельзя сказать обо мне.
К рассвету третьего дня я уже был на взводе и с трудом держал себя в руках. Вместо того, чтобы двигаться к поселению, мы намертво застряли на этой клятой поляне и похоже, пробудем здесь еще неделю как минимум. Проклятье…
Я старался не показывать своего раздражения остальным членам моего отряда и пока у меня это получалось. Впрочем, дневное время суток пролетало для нас относительно незаметно. Каждому было чем заняться во время вынужденного простоя. Рыжий взял на себя заботу о больном, варил для него наваристый бульон из зайчатины и оленины, для чего-то вываривал еловую кору вместе с хвоей и получившееся варево опять же вливал ниргалу, да и остальных заставил выпить по кружке. Судя по дико перекосившейся физиономии гнома, на вкус варево было не из приятных. Тикса перебирал свою коллекцию камней и выцарапывал на их боках понятные только ему символы, изредка отрываясь от этого занятия для того, что собрать под снегом несколько жидких охапок травы и задать корм лошадям. Животные от такой пищи в восторге не были, но все же жевали, хотя было понятно, что долго на этом корме они не протянут. Ниргалы выполняли всю остальную работу — собирали дрова для костра, ставили силки на заячьих тропах, даже умудрились подстрелить молодого оленя, мяса от которого до сих пор было не съедено даже наполовину. Охромевший ниргал вновь щеголял полным доспехом — его ногу я осмотрел и обнаружил, что он умудрился загнать себе под колено обломок ветки, достаточно тонкий, чтобы пройти сквозь сочленение ножного доспеха и звенья кольчуги. Сейчас, помеха была уже устранена, рана очищена и залечена, доспехи вернулись на место, опять превращая ниргала в подобие железной статуи.
Сам я успел приложить руку ко всем занятиям не связанным с приближением к обжигающему теплу, чтобы хоть как-то занять разум и заставить казалось бы застывшее время сдвинуться с места. Получалось плохо. Особенно тяжело мне приходилось ночью, когда все остальные члены отряда погружались в сон до утра. Мне же хватало пары часов, после чего глаза открывались сами собой и изрыгнув очередное проклятье я принимал сидячее положение и молча пялился в темноту. То еще занятие и уж точно никак не способствующее умиротворению души. А если учесть, что единственным развлечением было наблюдение за стоящим на страже ниргалом и сыплющимся с небес снегом… Но я держался. Стиснул свои насквозь промороженные зубы и держался, нарочито отгоняя мучившие меня мысли о поселении.
Единственным положительным моментом было то, что у меня появилось вдоволь времени, чтобы разобраться с другой проблемой. Я постарался переключить внимание на состояние своего тела и на торчащий за плечами пучок белесых щупалец. Особенно меня беспокоил тот факт, что многократно обвившаяся вокруг моей шеи парочка щупалец ни в какую не желала разматываться. Попытавшись силой разогнуть неподатливые отростки я потерпел поражение. Щупальца словно закостенели. В голове мелькнула шальная мысль попытаться перерезать их ножом, но столь же быстро я решил этого не делать. Охватывающие шею щупальца беспокойства не причиняли, я их практически не чувствовал. А вот что произойдет, если я попытаюсь их перерезать, это еще вопрос. Запросто заполучу дырку в горле от неудачного движения ножом, или же, в ответ на агрессию, ледяные плети конвульсивно сожмутся и я останусь без головы. Впрочем, оставшейся свободной длины побегов хватало, чтобы я мог снять сумку с кристаллом и попытаться разгадать его загадку. Долгими ночными часами я завороженно вглядывался в глубину кристалла. Строил безумные догадки о таинственном синем мерцании внутри этого бережно ограненного куска горного хрусталя. Тщетно. Единственный вывод к которому я пришел, был следующим — "древняя магия". Заодно и посмеялся над собой, запрокидывая лицо к ночному небу.
Моя книга для заметок пополнилась несколькими рисунками и обрывками перечеркнутого текста. По центру одной из страниц красовалась огромная надпись, еще и обведенная жирной линией — "слишком мало достоверной информации!!!". Я занимался тем, что ненавидел больше всего — я гадал, переливал из пустого в порожнее. Мне не за что было уцепиться. Нет даже обрывка нити, потянув за которую, можно было бы распутать весь клубок.
Как можно понять, что со мной приключилось, если я не имею ни малейшего понятия об истинном предназначении кристалла? Я даже не располагаю достаточными сведениями о давно умершем гиганте, в чьем могиле покоился внезапно оживший камень!
Что самое невероятное и обескураживающее — я по прежнему "поглощал" снег. И не только ладонями, когда сминал очередной снежок. Каждое утро я обнаруживал, что за прошедшую ночь, очередной сугроб в котором я устраивался на ночлег изрядно "худел", уменьшался в объеме. Сначала я грешил на тяжесть своего тела, думал, что снег просто уминается. А потом лег спать на тонком слое свежевыпавшего снега и через два часа проснулся на абсолютно голой земле, точно повторяющей контуры моего тела.
Еще через день после этого ошеломляющего открытия, когда я по шею сидел в облюбованном сугробе, сидящий у костра Тикса оторвался на мгновение от блаженного созерцания очередного камня, ткнул ворованным молотком в мою сторону и безапелляционным тоном заявил:
— А змея жирнеет!
Переварив услышанное, я попристальней взглянул на лениво извивающиеся щупальца и убедился в его правоте — они и правда, изрядно "пожирнели". Выходящий из кристалла пучок белесых побегов стал толще вдвое и сейчас, превышал толщину запястья. Да и отходящие от общего ствола "ветви" заматерели, стали толще и, как мне показалось — длиннее.
