Феликс Крес - Страж неприступных гор

Судорожно всхлипывая, она трясущимися руками пыталась дотянуться до ноги. В конце концов ей это удалось, и она стиснула криво отрубленную культю — чуть ниже колена торчала окровавленная кость. Отталкиваясь второй ногой, она со скоростью улитки поползла по полу.

— Все заживает, но ничего не отрастает, это ужасно, — проговорил Мольдорн, отбрасывая меч, который блеснул в свете горевших в стенной нише светильников и со звоном ударился о каменную стену. — Отдохну немного, и будем сражаться дальше. Если, скажем, какой-нибудь пират отрежет ногу рыбаку из селения, то рыбак этот чувствует себя именно так. В точности так же. Не сомневаюсь, Риолата, что ты никогда не обидела рыбака, но если кто-то обидит рыбака и, скажем, отрежет ему ногу… А тем более если еще и руку. Но об этом мы поговорим чуть позже, когда сразимся вволю. Видишь ли, это тоже крайне важно: мое сражение с тобой — примерно то же самое, что и сражение пирата с рыбаком. Вполне честное сражение.

Первое потрясение прошло; из отрубленной культи начала сочиться кровь. Скорчившись на каменном полу, вдавив подбородок куда-то в ключицу, она изо всей силы сжимала культю, продолжая куда-то ползти. И уже отодвинулась от посланника примерно на локоть. Вид у нее был ужасный — с прокушенной губой, багрово-синим лицом, вытаращенным и налитым кровью глазом. От ее красоты ничего не осталось. Она кашляла и задыхалась.

— Ххха… ххха…

Казалось, что она больше никогда ничего не скажет. А ведь еще недавно ей столько всего хотелось сказать. Об убийстве дурных людей… о Риолате и Ридарете.

17

Едва минул полдень, но уже смеркалось. Под грязным небом Громбеларда непогода отбрасывала на землю куда более глубокую тень, чем в других краях Шерера, — здесь почти всегда был дождливый вечер, к концу дня незаметно сливавшийся с сумерками. Может, правы были моряки, убежденные, что этот край не для людей? Однако люди путешествовали по нему постоянно. Примерно в полумиле от Громба, расплывающиеся в пелене дождя и сливающиеся со скалами стены которого были едва видны, двигался по тракту в сторону Бадора небольшой вооруженный отряд. В его рядах шло несколько раненых, которых поддерживали товарищи. Шедшие впереди на мгновение остановились, двинулись дальше — но остановились снова, ибо ветер во второй раз донес какие-то странные звуки. Крики? Нет, скорее пение.

Пение звучало все громче и отчетливее. Звуки в горах распространялись весьма странно, иногда не было понятно, откуда они доносятся… Тракт, довольно широкий в этом месте, плавно поднимался в гору, пересекал невысокий фебень и спускался по другую сторону, ведя дальше в Бадор.

Нем ренея, хайя на!Оура холе, Семена.Нем ренея! Аведа!Сейен ойма асеа…

Ошеломленные горцы слушали то, что здесь, в самом сердце Тяжелых гор, звучало совершенно неуместно. На дартанском пограничье — другое дело… Но там, в подвергшемся нападению селении, никто ничего не пел.

Одна за другой из-за неровности дороги появлялись пары ехавших мелкой рысью всадников, спускаясь вниз. Всадники заметили группу людей посреди тракта, но на них это не произвело никакого впечатления — они лишь плавным движением потянулись за спину, вытаскивая из креплений при седлах древки копий. При виде отряда на дороге каждая пара хватала оружие и описывала им небольшую дугу, держа древки наклонно над конскими шеями. Никто не прерывал пения.

Выдвинувшаяся вперед десятка передовой стражи была хорошо видна на гребне, и ехавшая в двухстах шагах позади Хайна видела, как солдаты берутся за оружие. Однако командовавший авангардом гвардеец не послал никого назад, что означало — он не станет морочить Жемчужине голову лишь из-за того, что с тракта, теряя башмаки на бездорожье, бежит сломя голову очередная банда горцев, насчитывающая самое большее тридцать человек. Гнаться за ними не имело никакого смысла. В старые времена Крагдобов — легендарных властителей гор, — когда отряды воинов бездорожья были организованы по-военному и их держали в узде железной рукой, презрительный марш пятидесяти дартанцев мог закончиться не лучшим образом. Но жалким отбросам, которые бродили теперь по Громбеларду, хватало демонстрации оружия; на дороге их должно было оказаться около сотни, чтобы десятка передовой стражи перестала петь и взялась не только за копья, но и висящие за спиной щиты. Здесь, в Громбеларде, не осталось никого — даже разбойников. Бродили лишь стаи запаршивевших псов. Распевая в ритме конской рыси гвардейскую песню, алебардщики королевы могли ехать по этой дороге до самого Лонда, остерегаясь лишь на привалах.

Эй, там! Вина налей!Красивых женщин все меньше.Женись! На той, эй!Погибнуть сразу станет легче.

Копье — твоя жена, конь-хват — твой брат.Пустой дом за тобой, а перед тобой весь мир.Не лги иНе говори мнеО тех, что на войну шли.Ты такой умный?Покажи мнеТех, что с войны,Тех, что с войны,С войны вернулись.

Прекрасные доспехи и кони, дорогое оружие — роскошное снаряжение дартанских всадников стоило больше, чем все собранное вместе добро, имевшееся в этом краю. Движущееся по тракту целое состояние должно было вызывать у местных небывалую алчность, и тем не менее никто не смел на него посягнуть. Черная Жемчужина в золоченых полудоспехах, из-под которых виднелась лежавшая поверх красной юбки кольчуга, оказалась на вершине гребня и поискала взглядом разбойников, которых заметил авангард. Однако она могла лишь догадываться, что они вообще где-то были. Ибо ничто на то не указывало — ни следа и ни звука.

Эй, ты там! Хей!Войны, вина, женщин желай!Прежде чем отправишься, бабе дай,Пусть не будет скучно ей!

Появились стены Громба, нанизанные на нить весьма приличного в этом месте тракта — по крайней мере, вообще видимого, — окутанные пеленой дождя.

На узкой дороге трудно было, не прерывая марша, провести военный совет. Хайна лишь оглянулась, после чего жестом показала Готаху и Раладану: «Дальше!» Посланник сразу же развернулся в седле, сказав что-то жене, которая вместе с невольницей-телохранительницей составляла следующую пару. Дальше тянулась сперва двойная, а в самом конце одиночная лента всадников, которые въезжали на более широкий отрезок дороги и как бы почти между делом равнялись с товарищами, образуя двойки. Еще дальше маячили вьючные и запасные лошади, которых вели конные слуги и охраняли несколько всадников арьергарда.