Ярослав Веров - Двойники

— Врешь ты всё.

— Может быть, и вру. Вот хочешь настоящую легенду? Кроме шуток, в местном путеводителе вычитал. События разворачивались буквально в этих местах. Называется «Легенда о добродетельном гражданине, его быке и дочери». Итак, давным-давно, в здешних местах обитал народ, любимой потехой которого был бой быков. На рога им вязали специальным образом веревку и заставляли ее перетягивать. Побежденным считался тот, у кого рог сломается.

И был у одного гражданина на диво могучий бык, непобедимый. Гражданин любил быка, холил и нежил. Но время шло. Однажды, в канун летнего солнцеворота, когда как раз начинались главные бои, гражданин обнаружил, что бык его постарел…

— Как, вот так сразу — взял и постарел?

— Не сразу, конечно, но сдал сильно. И, жалея животное, он не допустил того биться. А бык обиделся и в тот же день ушел. Три дня добродетельный гражданин ожидал, что бык вернется и взывал к богам, отправил на поиски всех слуг и домочадцев, но тщетно. А на четвертый решил принести в жертву свою дочь. Он привел ее вот на этот самый берег, туда, — Марк махнул рукой в сторону невидимого сейчас черного мыса, выдающегося далеко в море, — связал надежно, посадил в воду у берега и рассудил так: «Если до того, как поднимется прилив и поглотит мою дочь, бык воротится ко мне, значит, мой бык простил меня, значит, богам неугодна моя жертва. Если нет — да будет так, как будет».

Он удалился домой и ждал, и прошло время прилива, и еще день прошел, и ночь, но бык так и не явился. Тогда гражданин идет к морю и бросается с той скалы вниз головой; упал в воду и окаменел — с тех пор там из воды торчат два камня, потому как дочь его тоже окаменела, когда прилив захлестнул ее. А бык и не мог прийти: его нашли пастухи на дне ущелья — сорвался с горной тропы в пропасть. М-да, таков пафос легенды: очень человеколюбивый и добродетельный был этот гражданин, ибо себя в этом мире он ставил только на третье место. Превыше всего он любил быка, затем свою дочь и уже потом себя самого. И когда лишился обоих, то и себе отказал в жизни. Какова сказочка?

— Что-то, милый, мне расхотелось купаться.

Утром поднялся сильный ветер, разгулялся шторм. А они пошли купаться. Течение потащило их от берега. Ему удалось выплыть, а она утонула.

И вновь Марк наполовину проснулся. Сквозь муть и щемящую боль утраты он вспомнил — а ведь не плавали они. Не было ведь никакой поездки, потому что она уехала в кемпинг, да так и не вернулась. Он еще разыскивал ее. А потом поехал на море один, с горя. Так все-таки горе было? Ну да, но какое-то другое…

Отчаянный звон будильника врезается в сны. И Марк просыпается. Измучен, как и не отдыхал. Даже не пытается вспомнить — что там было с ним во сне, отчего он такой больной нынче. А что больной — это точно.

Яичница, вялый утренний диалог с отцом. Что тот говорит о новостях из утренней газеты — не слышит.

По пути в институт Марк вдруг припоминает — как только это он мог забыть? — у него ведь сегодня вечером важная встреча. «Ах ты, черт, не могу ведь припомнить — с кем? Да что ж это такое! Ладно, приду к себе и кофеем прочищу мозги».

После кофе в голове стало проясняться. Кофе навел резкость, мир стал четким, но остался по-прежнему чужим. Припомнилось, что да, важная встреча, и что уже обо всем договорено — осталось только закрепить документально или как-то еще. Вот только с кем все-таки встреча? Ничего, всплывет.

После обеда стук в дверь. Иван Разбой.

— Марк, слава богу, ты на месте, — Разбой взволнован, но Марк этого не видит. — У меня появилась важная информация. Он наконец-то показался…

Но Марк не обращает на слова Победителя никакого внимания, меланхолически рассматривает рентгеновские кривые на экране дисплея и курит, так же меланхолически стряхивая пепел под стол.

— Меня сейчас к себе шеф вызывает. Потом зайду и мы обо всем поговорим. Дела, сам знаешь, какие.

А у Марка — чувство пустоты. Пустота постепенно, час за часом, кусок за куском отхватывает от окружающего его мира живые краски чувств. Нет уже за окном мокрых от дождя голых тополей, графического переплетения ветвей акаций. Нет неутомимо жужжащего ДРОНа, который как был включен с утра, так и работает на холостом ходу, и дисплей мерцает пустым окном, на нем какие-то цветные линии, бессмысленные змейки.

Марк видит всё это словно глазами котенка — видеть-то видно, а что оно такое? — да это и не важно. Важна встреча, только она.

Марк встает, надо идти. В коридоре натыкается на Ивана.

— Постой, ты куда?

— На встречу.

— Да какая встреча, с кем? Нам надо поговорить. Он наконец-то показался, я думаю, смогу его узнать.

— Прощай…

— Да постой же! С кем встреча-то? — Разбой идет следом, не отстает.

— Да разве это важно, Иван?

— Э-э?.. Кажется, начинаю понимать. Не ходи, Марк, это он. Он меня во сне предупредил. Да не спеши ты так. Сегодня под утро я проснулся, а потом задремал. Он пришел и смеется — что ты всё за мной подсматриваешь. Смотри, вот я какой! Теперь можно, теперь смотри. А в следующий сон — за тобой приду. Улыбнулся эдак, как американцы в своих фильмах, и всё. Ладно, иди куда хочешь, только не к нему. Где у вас там встреча, говоришь?

Марк останавливается:

— Да, в общем-то, всё равно, где, главное — прийти. И ждать.

— Что-о?.. Такое предложение — давай у меня ждать. А что, дом большой, заночуешь, родителям позвонишь.

Марк смотрит с недоумением: слово «родители» не вызывает у Марка никаких ассоциаций. От всего прошлого осталось одно лишь воспоминание — Таня. Он влюбился, а она встречалась с каким-то парнем, а тот утонул. Или нет, они поженились, и потом он утонул. Или это был он, Марк? Это он утонул?

А Разбой уже ведет Марка к остановке. Он живет в собственном доме на окраине.

По плохой, разбитой, вихляющей дороге идут они между рядами безликих одноэтажек, подходят к калитке.

— Входи, смелее, она не кусается, — Разбой ласкает черную мелкую дворнягу и снимает с нее цепь. — Я, когда ухожу, всегда ее на цепь беру, чтоб по соседям не бегала. Народ здесь диковатый.

Темнеет.

Разбой приносит из кухни и водружает на стол сковороду картошки, залитой яйцом.

— Порубаем сейчас картофанчика, собственный, сам растил, хлебнем чифиру, — бодрится он, — и всё станет ясно как день. Согласись, Марк, если я его видел в глаза, то где б ни повстречался, я его сразу узнаю. В общем, уделаем мы его!

Вслед за картошкой Разбой и в самом деле несет самый настоящий чифир, заваренный в алюминиевой кружке. Пить чифир он решил из страха заснуть. И вообще, весь этот день прошел у него под знаком страха. Разбой не рассказал Марку, что испугался он в том сне насмерть. Разбой не понимает состояния Марка, ему почему-то кажется, что тот обо всем знает и назло всему сохраняет хладнокровие, но при этом все-таки несколько не в себе.