Александр Никоноров - Раздать сценарий

Взревев, Макс схватил фигуру охранной башни — самую крупную — и запустил в меня. Я, смеясь, выкрикнул заклинание, намереваясь мгновенно испепелить летящий снаряд, но в спешке все напутал. Вместо того, чтобы украсить мои колени теплым невесомым пеплом, летящая башня покрылась слоем льда и зарядила мне в ушибленный вчера лоб. Взвыв, я опрокинулся на стуле и рухнул на пол.

— Идиот… Придурок… — кряхтел я. Тело не желало повиноваться.

Кое-как я смог поднять его и усадить на стул. Голова безвольно висела, рука машинально потирала набухшую шишку.

— Ты кого так? — сквозь смех спросил Библиотекарь. — Себя, наверное?.. Черт! Черт! Какой рог растет! Надо срочно приложить лед! — в глумливой панике Библиотекарь подобрал начинающую таять башенку и протянул ее мне. С фигурки уже падали капли.

— Я приложу сейчас! — замахнулся я, но кидать не стал…

Так мы и сидели друг против друга, разделенные маленьким огарком.

Спустя несколько минут я шумно поставил фигурку на стол, резко поднялся и, задув свечу, отправился спать.

Пребывая на грани, когда мысли начинают формироваться в картинку, но на задворках сознания ты понимаешь, что еще лежишь на жесткой кровати, я услышал тихий шепот:

— Какой же ты нелепый.

Я всхрапнул в ответ. Потом осознал, что такого контрудара будет недостаточно, и дополнил:

— Зато фигурку сберег.

Мы сидим на лавочке и грызем семечки…

Молодая девчушка лет десяти — дочь соседки — завидев, что мы проснулись, прибежала к нам во двор. Она сильно стеснялась, прятала глазки, но подарила нам по большому спелому подсолнуху. Я улыбнулся ей, а Макс нагнулся и поцеловал ее в веснушчатую щечку. Та зарделась, охнула, отвесила неуклюжий реверанс и прытко убежала обратно.

— Через час-другой зарядит, вот увидишь, — глядя на небо, равнодушно произнес Библиотекарь.

— Немудрено. Сегодня особо хмурая погода. Делать ничего не хочется.

Щелк-щелк, щелк-щелк. Тяжелое небо нависло как гневный отец над ребенком. Оно давит, это можно прочувствовать чуть ли не физически. Тучи проносятся бегло, будто спешат куда-то; раскаты грома раздаются то где-то вдалеке, то совсем рядом, и в эти минуты кажется, что само небо сейчас расколется и треснет. У Картаго сегодня явно плохое настроение.

Щелк-щелк, щелк-щелк.

Что-то в этом есть. Что-то уютное. Точно! Методичные щелчки навевают ассоциацию с трескающимися в огне поленьями. Да, все же между ними есть родственная связь, определенно.

— Ну и куда так спешишь? Подавиться? — поинтересовался я у Макса. Боковое зрение отметило бешеное движение руки, словно он с кем-то соревнуется в скорости поедания семечек.

— Я ж тебе говорил. А вдруг через пару минут у меня отпадет желание грызть их? Лучше отхватить по максимуму, покуда есть возможность.

— Не лучше ли растянуть удовольствие?

— Удовольствие может в любую секунду исчезнуть. И что тогда?

Я сплюнул очистки.

— Кажется, это то удовольствие, которое не пропадет никогда.

— У кого как. Просто на данный момент я получаю больше наслаждения за единицу времени.

— Какой-то ты непостоянный. В собственных вкусах можешь усомниться. Никакой перспективы.

Макс пожал плечами.

— Я всего лишь стараюсь получить больше в данный момент. А ты сиди со своей постоянностью. Пока ты…

Апатичная липкая сфера лопнула от далеких звонких выкриков.

Мы насторожились. Что-то кричат. Протяжно, громко и со страхом в голосе.

— Чего кричат? — насторожился Библиотекарь.

— Не знаю, — тихо сказал я, стараясь уцепиться за слова. Ветра звать нет смысла — крики становятся громче.

— А-а-а-а-а-ал… А-а-а-а-а-ал…

— Не пойму, — потупился иномирец.

— Па-а-а-а-ал… Пропа-а-а-а-а-ал!

Показалась крохотная фигурка девочки. Тоненькое тело прикрывает перепачканный в грязи желтый сарафан. Не по размеру большие башмаки со стоптанными пятками торопливо шаркают по дороге, поднимая еле заметные облачка пыли.

— Быстро! — мы откинули подсолнухи и побежали ей навстречу.

Макс толкает меня в плечо.

— Вот тебе и перспектива! Перспективный, блин!

Девочка перебегает от одного дома к другому.

— Быстрее! — подгоняю я Макса, однако бежим и так что есть сил.

— Что случилось? — тяжело дыша, спрашиваю я. Лицо горит, сам же пытаюсь восстановить так быстро сбитое дыхание.

— Пропал, пропал! Пропал! Пропал! — как заведенная повторяет девочка, размазывая бусинки слез. Бледное личико сплошь в разводах, слезы скатываются вниз и становятся все темнее, собирая грязь с кожи.

— Кто пропал? Да кто пропал, черт возьми? — спрашивает Макс, сев на корточки. Он положил руки на плечи девчушки и стал проникновенно смотреть в мокрые детские глазки, желая выведать сведения. — Кто пропал, девочка, скажи, пожалуйста…

Она отшатывается от него. Подбородок дрожит, лицо сморщилось, как будто она только что съела лимон.

— Мне страшно! Страшно, страшно же! — навзрыд протянула девочка. Слезы хлынули новой порцией, сдерживаться она больше не могла. Потерев глаза маленькими кулачками, она ринулась дальше, к следующему дому, все так же выкрикивая о пропаже.

— Что делать? — посмотрел на меня Макс.

— В ратушу! — принял решение я.

Тихие Леса превратились в гудящий улей. Вышедшие наружу жильцы тревожно переговаривались, женщины бурно обсуждали чью-то смерть, мелькали фразы вроде «опять они», «мерзкий колдун», «кто на этот раз» и все в таком духе. Плакали дети. Подобно тучам в небе народ сгущался около здания администрации, желая слышать власть. Штурма дверей не было — двое стражников на входе показали себя непреклонными и решительными. И это далеко не зеленые юнцы, подобно тому, кто стоял на страже в первый день нашего приезда. Могучие, с военной выправкой, с мечами за спиной и копьями в руках. Кто-то все продумал и заранее выставил именно их?

С горем пополам мы все же пробрались сквозь беснующуюся толпу и беспрепятственно проникли внутрь, благо наши лица караулу заочно знакомы. В здании шло суматошное обсуждение — взволнованные голоса, озабоченные голоса, поникшие голоса, решительные голоса. Весь сонм звуков доносился из кабинета мэра, куда мы и поспешили. Шаги гулко отдавались и сопровождали нас на протяжении всего коридора. Дверь приоткрыта; мы ворвались в кабинет.

Бел Фаронай сидит за столом, лицо его прикрывают маленькие ладони, красный как закатное солнце бел Бурдор, взмокший и свирепый, ходит туда-сюда, то и дело стуча кулаком о грудь, скованную панцирем. Тучная Пиалона устроилась в мягком кресле, глаза ее полны паники. В нервном порыве она грызет ноготь большого пальца правой руки и, кажется, не замечает этого. Тут же и священник, весь дрожащий, цепкая рука впилась в азалон.