Анджей Сапковский - Божьи воины

Прежде чем начало смеркаться, вагенбург был готов. И ждал.

— Клодзк мы планировали взять при помощи лазутчика, — повторил Бразда из Клинштейна, задумчиво держа ложку над горшком. — Но из этого ничего не получилось. Всех наших, что были в городе, выловили. И до смерти замучили. Среди них был Жехорс, кажется, его страшно истязали на эшафоте на рынке. А ходили слухи, что и ты там тоже жутко с жизнью расстался. Я рад, что ты уцелел.

— И я рад, — стиснул зубы Рейневан. — А Бисклаврет погиб. Убили его. Это конец Фогельзанга.

— Остался ты. Выжил.

— Выжил.

Бразда снова взялся вычерпывать суп, но вычерпывал недолго.

— Если силезцы не придут… Если окажется, что… У тебя могут быть неприятности, Рейневан. Не боишься?

— Нет.

Они помолчали, хлебая суп. Стелился дым от костров. Храпели кони во внутреннем кольце вагенбурга.

— Бразда?

— Что?

— Я не видел при штабе ни одного проповедника. Ни Прокоупека, ни Крейчижа…

— Прокоупек… — Роновиц высморкался, вытер нос. — Прокоупек в Праге, делает карьеру. Готов выйти в епископы. Крейчиж погиб под Кратцау, зарубили его вместе с пращниками, так искромсали, что собирать было нечего. Был у нас еще один священник, но уж совсем немощный, хворал. Умер он. Под Душниками его я похоронил. Два воскресенья тому.

— И вы остались… — Рейневан откашлялся. — И мы остались, выходит, без духовной утехи?

— Есть водка.

Довольно быстро и довольно резко — как ни говори: двадцать шестое декабря, — опустилась тьма. И тогда возвратились разведчики, патрули, конники Петра Поляка. На освещенную огнями костров площадь вагенбурга начали вливаться конные.

— Идут! — доложил Краловцу задыхающийся Петр Поляк. — Идут, брат. Немчик Рейневан правду сказал. Идут! Сплошь рыцари, добрых тысяча коней! На хоругвях силезские орлы, видны также знаки Опавы! Они спустились в низину, уже находятся под Клодзком! На рассвете будут здесь.

— Ударят? — спросил Ян Колда. — Видать, собирались, как под Кратцау, напасть на движущуюся колонну. А когда увидят, что мы готовы? Ударят?

— Это только Богу известно, — ответил Краловец. — А у нас все равно выхода нет, надо ждать. Помолимся, Божьи воины! Отче наш, сущий на небесах…

Было холодно, пошел мелкий сухой снег.

— Что там за деревня?

— Маковец, милостивый князь. А дальше — Шведендорф…

— Значит, пора! Пора! Хоругви вперед! Пойдем в атаку под знаками!

Вперед выдвинулись знаменосцы. Первой заплескалась перед фронтом армии хоругвь Зембиц с наполовину черным, наполовину красным орлом. Рядом с ней взвился епископский знак, черные орлы и красные лилии. Рядом белым и карминовым заполыхал штандарт Опавы. По флангам — свидницкая хоругвь, черные орлы и красно-белые шашечницы. И черный орел Вроцлава.

По бокам одетого в миланские латы Яна из Зембиц встали командиры. Молодой Вацлав, наследник Опавы, князь Глубчиц. Командующий епископской хоругвью Николай Зейдлиц из Альценау, староста Отмухова с золотой подковой на красном щите, епископский маршал Вавжинец фон Рограу, гродковский староста Тамш фон Танненфельд. Командующий свидницким контингентом подстароста Гинко Стош. Командир вроцлавцев Йежи Цеттриц, которого легко было узнать по красно-серебряной турьей голове в гербе.

— Вперед!

— Милостивый князь! Молодой Курцбах из разведки!

— Давай сюда. Давай! И говори! Какие сведения? Где гуситы?

— Стоят… — ответил с седла юный рыцаренок с тремя золотыми рыбами в гербе. — Стоят под Старым Велиславом…

— Не на марше?

— Нет. Лагерем стоят.

Командиры зашумели. Гинко Стош выругался. Танненфельд сплюнул. Ян Зембицкий закружил на коне.

— Ну и что?! — выкрикнул он. — Не беда!

— Видимо, твой шпион предал нас, князь, — тихо проговорил Йежи Циттриц. — Неожиданности не получилось. И что теперь?

— Не беда, сказал я! Наступаем!

— На вагенбург? — проворчал Вавжинец фон Рограу. — Милостивый князь… Чехи в готовности…

— Нет! — возразил князь. — Белява не предал. Не смог бы. Он трус и слабак! Знает, что он у меня в руках, что я могу его страшно изувечить, его и его девку… Он не решился бы… Краловец, ручаюсь, ничего о нас не знает, он не построил вагенбурга, просто разбил обыкновенный ночной лагерь! Наше преимущество возросло! Подойдем до рассвета, в темноте ударим по спящим, рассеем и вырежем. Им не сдержать наступления, разнесем их в клочья! Бог с нами! Миновала полночь, сегодня двадцать седьмое декабря, день святого Иоанна Богослова, моего покровителя! Во имя Бога и святого Иоанна, вперед, господа рыцари!

— Вперед! — крикнул Вацлав Опавский.

— Вперед! — подхватил Николай Зейдлиц, отмуховский староста. Вроде бы не столь уверенно.

— Вперед! Gott mit uns!

На телегах вагенбурга, между них и под ними ждали в готовности две с половиной тысячи Божьих воинов. Тысяча ждала в плотном резерве, готовая заменить погибших и раненых. Посреди площади столпился штурмовой отряд сирот, двести коней легкой кавалерии. Костры погасили, около телег красным светились котелки с угольями.

— Идут, — докладывали возвращающиеся hlidki. — Идут.

— Готовься! — скомандовал гейтман Краловец. — Рейневан — ты около меня.

— Я хочу драться на телеге. В первой линии. Прошу тебя, брат.

Краловец долго молчал, кусал ус. В свете луны невозможно было разглядеть выражение его лица.

— Понимаю, — ответил он наконец. — А вернее, догадываюсь. В просьбе отказываю. Останешься рядом со мной. Оба, когда настанет время, пойдем вместе с конниками в бой. На нас идет тысяча коней, парень. Тысяча коней. На телеге, в поле… всюду, поверь мне, одинаковые шансы… умереть.

Вагенбург ждал в напряжении и тишине, мертвой тишине, которую лишь временами прерывал храп коня, лязг оружия или кашель кого-нибудь из воинов.

Земля начала ощутимо дрожать. Вначале легко, потом все сильнее и сильнее. До слуха Рейневана дошли глухие удары копыт, бьющих по замерзшей земле. Сироты начали нервно покашливать, кони храпеть. На телегах и под ними тлели и помигивали огоньки фитилей.

— Ждать, — время от времени повторял Краловец.

Командиры передавали приказ по линии.

Гул копыт возрастал. Усиливался. Сомнений уже не было. Скрытая темнотой тяжелая конница переходила с рыси на галоп. Вагенбург сирот был целью наступления.

— Иисусе Христе! — неожиданно сказал Краловец. — Иисусе Христе… Ведь не могут же! Ведь не могут они быть настолько глупыми!

Грохот копыт возрастал. Земля дрожала, звенели связывающие телеги цепи. Лязгали и звенели, сталкиваясь, острия гизарм и алебард. Все сильнее дрожали сжимающие древки руки. Нарастал нервный кашель.