Кристофер Паолини - Наследие

Насуада специально упала так, чтобы задеть поднос, и даже ухитрилась разбить кувшин, в котором еще оставалось немного воды с вином, а деревянную плошку заставила с грохотом отлететь в противоположный угол. В точности следуя собственному плану, она упала почти точно на поднос, при этом как бы неловко подогнув под себя правую руку, и сразу же принялась шарить пальцами, нащупывая металлическую ложку.

— Ох! — воскликнула она, старательно изображая огорчение и боль, и повернулась, чтобы посмотреть, как отреагирует человек в сером. — Возможно, вы были нравы: я еще не готова передвигаться самостоятельно. — И она с извиняющимся видом улыбнулась своему тюремщику. Ее большой палец как раз в эту минуту нащупал ручку ложки, и она крепко стиснула ее в ладони, когда человек в сером поставил ее на ноги.

Он оглядел ее с ног до головы и недовольно поморщился: у него явно вызывала отвращение ее грязная ночная сорочка, теперь еще и насквозь промокшая в луже воды с вином. Но пока он ее разглядывал, Насуада успела мгновенно завести руку за спину и сунуть ложку в одну из дыр у самого подола. Тюремщик подозрительно на нее посмотрел, но она вытянула перед ним руки ладонями вверх, показывая, что ничего с подноса не взяла.

Он что-то проворчал, за руку отвел ее в уборную, а сам, шаркая ногами, вернулся к подносу и принялся собирать рассыпавшиеся вещи, что-то невнятно бормоча себе под нос.

Стоило Насуаде закрыть за собой дверь, как она, быстро сунув ложку себе в рот, вырвала на затылке несколько прядей волос — там они были длиннее всего — и принялась с невероятной быстротой сплетать из волос некое подобие веревки. Но веревка получалась слишком короткой, и Насуада вся похолодела от волнения. Вырвав еще несколько прядей, она торопливо связала еще одну такую же веревку и привязала ее к первой. Понимая, что в распоряжении у нее всего несколько секунд, она опустилась на колени, вытащила ложку изо рта и своей жалкой веревкой привязала ее к внешней стороне левой голени, где ее должен был закрывать подол рубашки.

К левой — потому что Гальбаторикс всегда сидел справа от нее.

Выпрямившись, она проверила, не видна ли ложка, и даже сделала несколько шагов.

Ложка была привязана достаточно крепко и осталась на месте.

Вздохнув с облегчением, Насуада собралась выходить, понимая, что теперь главное — так добраться до каменной плиты и лечь на нее, чтобы человек в сером ничего не заметил.

Когда она открыла дверь, он уже поджидал ее. Он так хмуро смотрел на Насуаду, что его редкие брови сошлись, образовав прямую линию. Человек с трудом вымолвил: «Ложка!», словно вытолкнув это слово изо рта, как кусок противного разваренного турнепса.

Насуада надменно вздернула подбородок и мотнула головой в сторону уборной. Человек в сером еще сильней нахмурился, прошел в уборную и старательно обследовал стены, Пол, потолок и все остальное. Громко топая ногами, он вышел оттуда, грозно щелкнул челюстями и поскреб свою шишковатую тыквообразную голову с таким несчастным видом, что Насуаде показалось, будто он обижен ее недостойным поведением и тем, что она выбросила в уборную такую ценную вещь, как ложка. До сих пор пленница была покорна и даже добра к нему, и этот маленький жест неповиновения озадачил и рассердил его.

Насуада с трудом удержалась от желания отшатнуться, когда тюремщик шагнул к ней и, обхватив своими ручищами ее голову, стал прочесывать волосы пальцами. Разумеется, никакой ложки он не обнаружил, и лицо у него печально вытянулось. Человек в сером схватил Насуаду за руку, подвел к каменной плите, уложил и снова надел на нее кандалы.

Затем с крайне недовольным видом он поднял поднос и, шаркая ногами, вышел из комнаты.

Она выждала достаточно долго, пока не убедилась, что он совсем ушел; лишь после этого пальцами левой руки дюйм за дюймом она подтянула вверх подол сорочки и кончиком указательного пальца коснулась черенка ложки. Широкая улыбка расплылась на ее лице: теперь у нее было оружие!

47. Корона из снега и льда

Первые бледные лучи солнца полосами легли на воду, покрытую крупной рябью. На свету гребешки волн сверкали, как хрусталь. Проснувшись, Эрагон сразу посмотрел на северо-запад: не видно ли в морском просторе долгожданной земли?

То, что он увидел, особой радости ему не принесло: груда облаков закрывала почти половину горизонта, и эти облачные горы казались столь высокими, что даже Сапфире было бы через них не перелететь. Чистое небо виднелось только позади, на юге, но было ясно, что и там его вскоре закроют тучи неумолимо надвигавшейся бури.

«Нам придется лететь в грозу», — сказал Глаэдр, и Сапфира, явно волнуясь, спросила:

«А может, попробовать ее облететь?»

Глаэдр не ответил, и Эрагон понял, что старый дракон изучает характер облачности. Наконец он с явным сомнением в голосе сказал:

«Нет, лучше не слишком отклоняться от заданного направления. Нам еще далеко до цели, и если у тебя не хватит сил…»

«Тогда ты одолжишь мне немного, и мы полетим дальше».

«Хм… Даже если и так, лучше все же проявить осторожность. Мы и так были достаточно беспечны. Я видел подобные штормы и раньше. На самом деле он гораздо сильнее, чем тебе кажется. И грозовой фронт у него очень широкий. Чтобы его облететь, тебе пришлось бы так сильно отклониться к западу, что вполне можно и мимо Врёнгарда пролететь. Если бы это случилось, мы бы еще по крайней мере день до суши добирались».

«Но ведь до Врёнгарда не так уж и далеко», — сказала Сапфира.

«Да, не очень далеко, но этот ветер наверняка сильно замедлит наш полет. И потом, чутье подсказывает мне, что шторм бушует сейчас на всем протяжении пути до Врёнгарда. Как ни крути, придется лететь сквозь бурю. Впрочем, нырять в так называемое око бури нет никакой необходимости. Видишь впадину между вон теми двумя небольшими вихрями на западе?»

«Вижу».

«Держи курс прямо на нее, тогда нам, возможно, удастся благополучно пройти между самыми мощными тучами».

Эрагон крепче ухватился за луку седла, и Сапфира, резко опустив левое крыло, свернула на запад, направляясь к указанной впадине, и вскоре вновь выровняла полет. Эрагон зевнул, протер глаза и вытащил из седельной сумки яблоко и несколько полосок вяленого мяса. Завтрак, конечно, довольно скудный, но есть ему не очень-то хотелось. Во время полета он вообще старался не есть досыта, чтобы потом не мучила тошнота.

Он неторопливо жевал, глядя то на клубившиеся впереди тучи, то на сверкающую поверхность моря под ними. Ему становилось немного не по себе, когда он вспоминал, что вокруг одна вода и ближайшая суша — покинутый ими материк — находится примерно милях в пятидесяти от них. Эрагон представил себе, что падает и погружается все глубже и глубже в эти холодные тяжелые воды. Его даже озноб пробрал. Интересно, что там, на дне? А ведь, наверное, с помощью магии можно было бы совершить путешествие на дно морское и все выяснить. Впрочем, особого энтузиазма у него эта мысль не вызвала. Бездонные морские глубины казались ему слишком темными и опасными. Он чувствовал, что ему там совершенно не место. Лучше уж пусть в этой бездне спокойно живут те странные существа, которые всегда там обитали.