Андрей Смирнов - Безумная роща

Сказал Келесайн:

– Что ты предлагаешь? Мы не можем напасть на него – его оберегает клятва.

Сказал Зерем:

– Ты полагаешь? А давай-ка припомним, что мы обещали. Мы обещали не мстить – но мы не мстим, а всего лишь принимаем меры против будущей угрозы. Мы признали права Мъяонеля и его союзников на захваченные земли – но ведь мы покушаемся не на земли, а на жизнь Хозяина Рощи. Мы обещали не нападать первыми – но ведь Мъяонель уже нарушил клятву, обманом захватив часть земель Астаны, а значит и у нас развязаны руки, по крайней мере – в отношении Хозяина Рощи.

Сказал Келесайн:

– Ты предлагаешь убить только его одного?… Да, это правильное решение, ибо остальные его союзники поодиночке нам не страшны. Но есть одно препятствие, Зерем. Даже если ты, я и Архайн неожиданно обрушимся на замок Мъяонеля, мы не сможем быстро захватить его. Он призовет своих союзников и обратится к Совету, который, в свою очередь, будет вынужден отвергнуть нас и даже помочь Мъяонелю – ибо формально окажемся нарушившими клятву мы, а не он.

Сказал Зерем, повторив то, что когда-то говорил Огненной Танцовщице Ягани:

– Иногда следует отступить от буквы закона – ради его духа.

Усмехнулся Келесайн, услышав эти слова:

– Можешь не рассказывать мне об этом. Ибо я долгое время был священнослужителем в своем родном мире и знаю о букве и духе закона куда больше тебя. Мне не раз приходилось сжигать мужчин и женщин, которые не совершили ничего дурного – но только лишь потому, что не успели совершить. Я видел печати Мастера Леонардо, Повелителя Зла, на их душах, и знал, что если оставить этих людей на свободе, они начнут наводить порчу, насылать болезни и потом за плату излечивать их, убивать младенцев в материнских утробах, портить посевы, заниматься всевозможным чернокнижием и соблазнять невинные души. Поэтому, скрепя сердце, был вынужден я посылать их на казнь. В начале я еще проявлял преступную жалость – и что же? Вместо одного негодяя умирало десять невинных людей. Поэтому я полагаю, что следует уничтожить Владыку Безумия прежде, чем сойдет с ума весь этот мир. Даже только лишь за то, что он покровительствует дроу, следует предать его смерти. Я знаю, за что были осуждены богами темные альвы. Нельзя допустить, чтобы эта раса возродилась, ибо возрождение ее будет означать гибель человечества и, может быть, еще многих других народов. Не надо уговаривать меня, Зерем. Ты дурной соблазнитель. Ты туп и жесток, и я хорошо знаю тебе цену. Но даже и твоя звериная жестокость – не такое уж большое зло, по крайней мере, до тех пор, пока в мире существуют лжецы и негодяи вроде Мъяонеля или Леонардо.

«О, ты даже не подозреваешь о том, на что в действительности способен их извращенный ум, мой святой друг, – думал, слушая Келесайна, Лорд Зерем. – Как-то раз я гостил в Преисподней, во дворце Баалхэаверда. Там был Мастер Леонардо и за обедом он рассказал нам превеселую историю. Узнав, что ты пытаешься в Клэреше, своем родном мире, создать некое идеальное общество, Мастер Леонардо весьма заинтересовался этим. Когда ты стал сжигать чернокнижников, Леонардо, развлекаясь, начал метить своими печатями совершенно невинных людей. Обнаружив метку, ты, естественно, тут же волок «чернокнижника» на костер. На твоих руках не меньше невинной крови, чем на моих, о Лорд Келесайн. Ну и посмеялись же мы тогда во дворце Баалхэаверда!»

Вслух же Зерем сказал:

– Так или иначе, но если ты согласен со мной, нам следует придумать, как застать Мъяонеля врасплох.

Сказал Келесайн:

– У меня нет на этот счет никаких идей.

Сказал Зерем:

– А у меня есть одна мысль. Я слышал, что с помощью некоего магического инструмента, называемого Зеркалом Судьбы ты можешь видеть, как прядутся нити времени. Загляни в прошлое Мъяонеля, и посмотри, нет ли там чего-либо, что укажет нам, как действовать. Возможно, существуют какие-то вещи, посредством которых можно уничтожить, изгнать или хотя бы ограничить его Силу. Возможно, у него есть могущественные враги, которые многое отдали бы за то, чтобы найти его.

Сказал Келесайн:

– Не знаю, улыбнется ли нам удача, но попробовать стоит. Приходи через несколько дней.

По прошествии этого времени Зерем посредством колдовского зеркала связался с Келесайном и спросил его, нашел ли тот что-нибудь; Келесайн же сказал: «Пока ничего» и наскоро попрощался. Зерем подождал еще два или три дня и повторил попытку, однако в ответ услышал все то же: «Ничего». После седьмого «Ничего» терпение его лопнуло. Подозревая, что Келесайн отыскал некое могущественное оружие, секретом которого не желает делиться, Зерем без приглашения прибыл в Грозовую Цитадель и не уходил от ворот до тех пор, пока раздраженный хозяин наконец не впустил его.

Когда они остались одни, в восьмой раз повторил свой вопрос Повелитель Бестий.

– Глупец, – сказал ему Келесайн. – Ты сам – лжец и оттого всех подозреваешь во лжи. Я не отыскал в прошлом Мъяонеля ничего, что могло бы помочь нам. Я смог проследить его путь до той поры, как он стал Обладающим Силой, но не нашел ни значительных поражений, ни каких-либо явных уязвимых мест. У него есть несколько могущественных врагов, однако обращаться к ним бесполезно, ибо они знают о Мъяонеле еще меньше нашего. Например, Йархланга, Повелителя Падали, одного из Лордов Темных Земель, Мъяонель сначала подчинил себе, а потом, не иначе, как по какому-то капризу, освободил от оков своей воли. Полагаю, Йархланг мог бы стать нашим союзником в новой войне, но я бы погнушался таким союзником, да и пользы от него будет немного. Немногим отличаются от Йархланга и другие враги Мъяонеля. Увы, Зерем, неудачливой оказалась твоя идея.

Но сказал Повелитель Бестий:

– Если мы не можем действовать силой, надлежит обратится к хитрости. Говоря об уязвимых местах, я вовсе не имел в виду только лишь какие-нибудь предметы или Лордов, которые знают о Мъяонеле нечто тайное. Уязвимым местом может быть и привязанность. Нет ли у Мъяонеля чего-либо такого, что он ценит более всего на свете, что отнимает у него разум и может заставить забыть о всяческой осторожности?

Некоторое время размышлял Келесайн, а потом сказал так:

– Мне кажется, что нет. Его душа холодна; выбирая свои привязанности, друзей или женщин, он относится к ним так, как будто бы в любое мгновение может потерять их. В этом нет ничего странного: если он – ван, как он сам утверждает, то он должен помнить зарю мира и бесконечно долгие времена, последовавшие за тем. Ничего удивительного, что он научился терять. Удивительно, что он вовсе не разучился любить.

Сказал Зерем:

– Ты говоришь так, будто бы, вникнув в прошлое Мъяонеля, перестал считать его своим врагом.