Алексей Корепанов - Вино Асканты

Голоса метателей стихли в отдалении.

Он попятился к приоткрытой двери, бесшумно задвинул засов и обернулся. На кровати никого не было. Рения стояла у стола и застывшими глазами смотрела на Грона, держа в руке изящную крышку кувшина. Грон залюбовался ее высокой темной фигурой, словно сошедшей с гобеленов, но тут же обеспокоенно шагнул к ней.

– Зачем ты встала? Хочешь пить? Я принес бы тебе.

– Нет-нет… уже все… – прошептала девушка и, опустив голову, медленно пошла назад. Ее пустой бокал по-прежнему стоял на полу у резной ножки кровати, сделанной в виде звериной лапы, там, где Грон оставил его.

«Она никак не может прийти в себя, – с сочувствием подумал вольный боец, провожая ее взглядом. – Мерзавцы, вы ответите за это!»

Рения легла на бок, обхватив себя руками и согнув колени, словно ей было холодно. Грон рванул завязки плаща, укрыл ее, с нежностью и состраданием глядя на утомленное лицо девушки.

– Нам нужно дождаться ночи, – виновато сказал он, словно не метатели, а именно он заставил ее страдать. – Эти выродки заперли двери, но я постараюсь найти выход.

Рения на мгновение распахнула глаза, как-то странно взглянула на Грона, и тут же уткнулась лицом в подушку.

– Не бойся меня, – мягко сказал вольный боец и почувствовал вдруг непреодолимое желание высказаться, поведать о себе, Гронгарде, сыне Гронгарда Странника, о той, чье тело сгорело в погребальном огне, о своем пути за вином Асканты.

Он присел на край кровати у ног Рении, зажал меч коленями и положил ладони на рукоять. Вздохнул и начал медленно говорить, роняя в тишину слова, чувствуя, как вновь надвигается из прошлого и охватывает его пережитая боль, ставшая со временем глуше, тупее – но не проходящая, никогда не проходящая, потому что такая боль может исчезнуть только вместе с жизнью…

– Ее звали Инейя. Я увидел ее в Абулене, за рекой Розовых Птиц, в уютном тенистом дворике возле дома у пруда. Кто-то из окна позвал ее: «Инейя!» – и она вышла из-за деревьев, и я увидел ее. Инейя. Иней-я… Мы с отцом направлялись дальше, к кочевникам-луссиям, и только на день остановились в Абулене. Я увидел ее – и не поехал с отцом. Я, Гронгард, сын Гронгарда Странника, остался в Абулене, потому что увидел ее. Как только она вышла из-за деревьев, я понял: это идет навстречу моя судьба. Инейя. И-ней-я…

Он говорил и говорил, и снова погружался туда, в те невозвратимые времена, когда все вокруг было подобно огромным белым цветам, что раскрывают свои лепестки с появлением первых звезд и пахнут тонко и неповторимо. Рения, приподнявшись на локте, напряженно смотрела на него – Грон чувствовал ее взгляд, – но когда он поворачивал к ней лицо, отводила глаза.

Такие длинные – и такие короткие дни. Нахлестывать коня, торопясь из Искалора в Абулену, подгонять паромщика на реке Розовых Птиц, ждать у пруда… И смотреть… И любоваться… И говорить…

Безумное время Черной Беды. Погребальный огонь. Долгие, долгие, долгие странствия, безнадежное серое небо над головой, равнодушное безотрадное небо с холодным солнцем – стертой монетой в чужой ладони. Другие города. Другие люди. Женщины. Но нигде, никто…

– Ты очень похожа на нее… Этого просто не может быть…

В черных глазах Рении застыли боль и отчаяние. Ее губы дрожали, словно девушка едва сдерживала рыдания.

«Хватит, – подумал Грон, до ломоты в скулах стискивая зубы. – Хватит скитаться по земле. Вернуться с вином Асканты и начать собирать надежных бойцов, чтобы эти мерзавцы не посмели больше никогда…»

– Успокойся, Рения, – мягко сказал он. – Я никому не позволю обижать тебя. Духи рассвета, как было бы хорошо, если бы люди никогда не обижали друг друга! Я отыщу вино Асканты, Рения, и постараюсь изменить этот мир, вот увидишь… Вопреки озерным метателям, вопреки кровавым кинжальщикам…

Глаза девушки расширились, и словно две маленькие Ночные Сестры мягко засветились в них.

– Вино Асканты?

– Да, Рения. Напиток счастья. Его хватит на всех, вино в чаше не убывает. Мне нужно опередить метателей, потому что у этих тварей свое представление о счастье. – Грон вздохнул. – Счастье озерных метателей – это горе всех остальных…

Рения подалась к нему, словно собираясь что-то сказать, но вдруг закусила губу и с тихим стоном опустила голову на подушку. Грон обеспокоенно придвинулся к ней.

– Тебе плохо, Рения?

Девушка молча покачала головой и слезы потекли по ее щекам.

– Постарайся уснуть. Сон восстанавливает силы. А я посмотрю, где они, и попробую, если получится…

– Нет! Не надо! – Рения резко поднялась, вцепилась в его руку. – Не ходи, они убьют тебя!

Словно теплая волна обдала его тело, словно полуденный ветер дунул в лицо, словно разом поднялись над рассветной рекой звонкоголосые розовые птицы…

– Успокойся, Рения. – Голос Грона чуть дрогнул. – Я буду рядом с тобой, я никуда не уйду. Успокойся, усни. Выпей вина, вино поможет…

– Вина? Ты советуешь мне выпить вина?

На щеках девушки проступили красные пятна, в глазах вновь заблестели слезы. Грон с тревогой смотрел на нее.

– Да, я выпью вина!

Она отшвырнула плащ, соскользнула с кровати, быстрым движением подхватила с пола пустой бокал и бросилась к столу. Грон, опомнившись, обеспокоенно направился следом за ней. Рения подняла кувшин и вдруг выпустила его из рук. Кувшин с глухим стуком упал на пол и раскололся, истекая вином. Покатилась, тонко позванивая, изящная крышка и стихла, наткнувшись на стену. Девушка рухнула на скамью, закрыла лицо ладонями и зарыдала.

«Духи рассвета! – в смятении подумал Грон, склоняясь над ней и осторожно касаясь пальцами ее струящихся на пол черных волос. – Ей нужно обязательно уснуть, она же совершенно измучена!»

– Ложись, Рения, усни, тебе будет лучше. Ложись, усни, – приговаривал он, ведя ее к кровати.

Она, все еще вздрагивая от плача, покорно легла, натянула до подбородка просторный голубой плащ вольного бойца и страдальчески посмотрела на Грона. Ее губы шевельнулись, словно хотели произнести что-то. Она глубоко вздохнула, взяла за руку застывшего Грона. Ее ладонь была сухой и холодной.

– Умоляю, никуда не уходи… – прошептала она. – Умоляю… Не открывай дверь… Будь со мной, умоляю…

– Я с тобой, Рения, – тихо ответил Грон, встал на колени рядом с девушкой и прижался лбом к ее руке. – Я с тобой…

«И-ней-я… И-ней-я…» – доносился откуда-то настойчивый далекий-далекий шепот.

– Не… открывай… дверь… Гронгард…

Рения затихла и, казалось, оцепенела, словно жизненные силы истекли из нее, как вино из разбитого кувшина. Грон с нежностью смотрел на бледное лицо девушки и все не решался освободить свою ладонь из ее ладони. Печальный далекий образ Инейи сливался с образом той, что лежала, укрывшись плащом, в комнате с зарешеченным окном под крышей неведомого замка в глубине неизвестной страны – и мнилось, мнилось Гронгарду, сыну Гронгарда Странника, что давний пепел воплощается, что возрождается из праха умершее прошлое.