Марина Дяченко - Корни камня

Милица взяла Ивара за плечо, но он так и не поднял глаз от тускло- го пола.

...Они все стояли по колено в прибое, волны накатывали и уходили, и никто не чувствовал холода, хотя высокие голенища полны были соленой воды. Темная ночь превратилась в красный, воспаленный день, потому что неподалеку от берега покачивался уносимый отливом факел.

Окутанные пламенем паруса, мачты, пылающие, как ритуальные свечи, оплавляется бронзовая фигурка на корме, оплывает, скапывает в шипящее море; языки пламени жадно облизывают черное небо, и звезды меркнут, а на месте их бесстыдно пляшут полчища обезумевших искр... На неподвижных лицах людей лежит горячий медный отблеск, а огромный погребальный костер отплывает все дальше, и все дальше уходит женщина на высоком ло- же, женщина в огненном одеянии...

Ивар плакал в полубреду. Ему мерещились черные, черные глубины космоса, полные бродячих огоньков - тусклых фонариков в мертвых руках. Там зеленые скатерти под голубыми шатрами... Нет там шатров. Там черная пустота... и таблички, вмурованные в Стену Мертвых... А если - есть?! Несправедливо, если одним Прародина и шатры, а другим - только буквы на глухой поверхности искусственного камня... Мама!..

Он проснулся - или очнулся - и увидел над собой лицо склонившейся женщины.

- Мама... - он заплакал от облегчения, но тут же понял, что обоз- нался, и прошептал разочарованно:

- Ванина... Ты разве не улетела?

Женщина присела на край кровати, Ивар ждал увидеть в ее руке шприц-пистолет но не увидел. Тогда он понял, что обознался снова.

- Это все из-за тебя, - сказал он Регине. - Оставь его в покое... Он любит только маму, ясно? Отстань, вот присосалась, как... присоска...

К его лбу прижалась нестерпимо холодная ладонь. Ивара передернуло.

- Он бредит, - прошептала женщина.

Ивар умиротворенно вздохнул и закрыл глаза. Если поверить... Если хоть на секундочку поверить, что где-то там людей ждут голубые шатры и зеленые скатерти... И там его ждет мама.

- Он бредит, - сказала женщина громче. - Он горячий и дрожит... - в ее голосе отчетливо скользнула паника. - Он... слышишь, Кай?!

"...вместо сына тигардов Кая". Ивар открыл глаза.

Над ним нависало испуганное лицо оператора Милицы. Увидев осмысленный взгляд, она забормотала почти заискивающе:

- Ивар... Ты как себя чувствуешь, а? Ты немножко... Не надо было тебя брать... туда?

- Надо было, - сухо сказали из полутьмы. - Надо.

Ивар пошевелился - заныла рука. Он прав, подумал Ивар. Надо бы- ло...

- Она так и летит? - спросил он шепотом. - И фонарик горит?

- Так и летит, - глухо отозвался Барракуда.

Ивар прерывисто вздохнул. Милица тревожно изучала его, выискивая, по-видимому, симптомы болезни; он не выдержал и усмехнулся:

- Боитесь, что я умру и нечем будет торговать?

Кажется, Милица вздрогнула. Кажется, вопросительно взглянула на Барракуду.

- Уйди, - уронил он коротко. К удивлению Ивара, женщина повинова- лась мгновенно и беспрекословно. Чмокнула, закрываясь, дверь.

Барракуда сидел на своем обычном месте - на откидной койке у противоположной стены. Ивар вгляделся в его лицо - и внутренне сжался. За двое истекших суток Барракуда не то чтобы осунулся и не то чтобы исху- дал; глаза его были спокойны - однако за внешним спокойствием стоял черный, непонятный сгусток страстей. Ивар испугался непонятного - что это, крайняя степень ненависти? горе? принятое наперед решение? От че- ловека с таким лицом можно ждать чего угодно...

- Болит рука? - глухо спросил Барракуда.

Ивар посмотрел на свою руку. Пять темных отпечатков на запястье.

- Нет, - соврал он. Барракуда не отозвался; выпуклые глаза его глядели отрешенно и в то же время пристально - наверное, так смотрят безумцы. Ивару сделалось так страшно, что он горько пожалел об ушедшей Милице.

Одновременно со страхом явился стыд за свою слабость; страх велел задобрить Барракуду - стыд сделал ватным Иваров язык, когда, покрываясь потом, он выдавил наконец:

- Я... сам виноват.

Барракуда мигнул.

- Он... - Ивар мучительно подбирал слова, - он не хотел... причи- нить ей вреда... Он хотел убить ВАС!

В следующую секунду, холодея, он подумал: хорошенькое оправдание.

- Да, - сказал Барракуда глухо. - Такой уж, видно, я счастливец... Повезло мне. Да, Ивар?

Ивар снова заплакал.

Это произошло неожиданно для него самого, это было мучительно и позорно; он сам осознал происходящее только тогда, когда слезы уже вовсю душили его, и поздно было призывать волю и гордость - у него не осталось ни воли, ни гордости, ни даже страха перед унижением.

Он плакал, не пытаясь остановиться, захлебываясь, исходя своей болью, выливая в слезах и смерть Ванины, и рану Сани, и поражение отца, и свою собственную неведомую судьбу. Потом ему стало легче - и сквозь пелену слез он увидел, что Барракуда сидит, опустив голову ниже плеч, странно отвернув лицо.

Со второй попытки Ивар обрел способность говорить.

- Как там... - прошептал он между всхлипываниями, - не покажем врагам слез наших... Прольем лучше кровь нашу...

Барракуда не удивился, что Ивар запомнил его собственные, в нази- дание сказанные слова.

- А я не враг тебе, - отозвался он еще глуше. - Плачь, сколько хо- чешь... Пожалуйста.

Глаза у Ивара саднили, будто засыпанные песком.

- Не враг... - прошептал он горько. - Зачем вам... Все это... Эта торговля... Отец не стрелял бы... Если бы... не загнали в угол...

- Меня тоже загнали в угол, - устало признался Барракуда. - Причем много раньше.

- Вы сами себя загнали в угол, - Ивар отстраненно удивился сме- лости своих слов. - Поселок против Города... Чего вы хотите...

- Чего я хочу, - сказал Барракуда со странной горечью в голосе. - И как же мне тебе объяснить, мальчик, чего я, собственно, хочу...

Он замолчал, пугая Ивара внимательным взглядом выпуклых глаз. По- том медленно опустил веки:

- Ладно. Расскажу тебе... историю. Сказку, а точнее, предание... Вряд ли ты слыхал это слово.

- Слыхал, - сухо сообщил Ивар.

Барракуда взглянул недоверчиво:

- Да?.. Тем лучше... Итак, давным-давно...

Он запнулся, будто пытаясь собраться с мыслями и перепрыгнуть че- рез какую-то внутреннюю преграду; потом, очевидно одолев себя, откинул- ся назад и продолжал странно глубоким, даже величественным голосом:

- Жил некто... И много славных дел выпало на его долю, и все испы- тания он вынес с честью... На пути его встало Семирукое Чудовище Ача - но герой одолел его в битве на берегу Ревущего Рога... Много горя наро- дам предгорий принес пожиравший людей Жертвенник - но герой сравнял его с землей... И он же лишил угодий великую Подземную Змею, явился в смрадное жилище ее и задушил хозяйку ее же склизким телом...