Сергей Петренко - Апрель. Книга вторая

Брэндли где-то близко! Вторая мелодия была его. Водяник не умеет петь, у него сипловатый голос — значит, Океан взял мелодию из его движений — водяник на земле чуть неуклюж, и даже в ручьях видна эта его неуверенная угловатость, но за нею прячется другое, невидимый глазам танец — и, значит, Океан сумел уловить и принять… Брэндли было тесно — ему нужен был Океан.

Ведьмучка вдруг захохотала, завертелась, обхватив себя за плечи. Я побегу к нему! Но чья же эта третья мелодия?! Увижу, узнаю…

— Ветра нет, — прошептал я Нимо — тихо, одними губами. — Абсолютное безветрие. — И эти два «взрослых» слова прозвучали совсем иначе.

Абсолютное беззвучие. Мы теперь могли видеть — и жадно вглядывались в горизонты — и как будто со звуками в мире случилось нечто. Я слышу, как дышит Нимо. Я слышу, как похрустывает канат, поднимающий нас в вышину. Так странно подниматься над землёю не в потоке воздуха, а в скрипучей корзине. Будто мы — два инвалида, разучившихся летать.

Край солнца пробил дымку. Вспыхнули искры. Вспыхнул воздух и горизонты. Вспыхнули и засияли волосы Нимо и наша одежда, лёгкая, точно из пуха летучих семян и осенних странствующих паутинок. На Нимо — золотисто-белая, на мне — белоснежная, как пронизанный солнечным светом облачный край.

Лунная Бабочка парила, пришвартованная к Клыку Трёх Корон — исполинскому утёсу, брату Белого Перста. Клык был мощнее, толще, он упирался в небо в двух верстах от Перста, и между ним и морем лежала Скальная Столица, обнимавшая Перст. А дальше на востоке, теснясь всё гуще и вздымаясь всё выше, уходили тёмные пики хребта Ящерицы.

Горный хребет был стрелой. Его наконечник указывал на запад.

В одно из мгновений подъёмник поравнялся с Бабочкой. Исчезли все звуки. Солнечное пламя поглотило корабль, и он тоже исчез, и мне казалось — мы ступили в пылающий бело-золотой шар, появившийся из солнца.

Я увидел Троготта — он отделился от тьмы в какой-то нише Клыка, откуда тянулись к Бабочке швартовочные тросы. До последнего мига я не верил, что Троготт остаётся — но он сделал неуловимое движение рукой, и тросы вспыхнули и истлели, не оставив следа, так быстро, словно в них ударила молния.

Захватило дух — мгновенное наваждение, будто тело ничего не весит, будто Бабочка падает вниз — и я вцепился в плечо Нимо, и он повернулся, я увидел его сияющие глаза — а затем пространство всколыхнул удар!

Я бы умер от испуга, если бы мог в этот миг умереть!

Медленно-медленно, как само Солнце, как стрела, пущенная с тетивы в остановившемся времени, Лунная Бабочка двинулась к Персту.

Только теперь я разглядел нишу в толще Перста, а в ней — колокол-исполин. Именно он породил удар.

А затем зазвучала песня! Пел Кирис, стоявший на самой вершине Перста, его фигурка сияла на фоне океана, Кирис раскинул руки, словно летел навстречу, и моё сердце то сжималось, чувствуя, как страшно стоять посреди бесконечности мальчику, не умеющему летать… то взрывалось от пронзительной чистоты его голоса.

И вдруг мальчишек на вершине Перста стало двое! Я вздрогнул, изумлённо потерев глаза, снова повернулся к Нимо — но, кажется, удивился и он. Он еле заметно пожал плечами и улыбнулся.

— Слышишь? Ветер!

Да, на востоке проснулся ветер. Тяжёлый, дремучий, седой — он вздохнул, протянув к нам ладонь — и с неё сорвался нежный, как солнечный зайчик, мальчишка-ветерок. Он обогнал нас, еле заметно подтолкнув Бабочку и взъерошив нам волосы, умчался в океан.

Бабочка поравнялась с Перстом, Нимо подхватил Кириса, а я — незнакомого мальчишку. Глаза его как-то загадочно брызнули на меня искрами света, как будто окатив неприснившимися снами, неподуманными мыслями, испарившейся росой… Я зажмурился — наваждение исчезло. Мы стояли… а потом я взглянул на Кириса, думая, что он продолжает петь — но Кирис молчал. Еле слышно — и всё-таки громко — звенел усиливающийся ветер в снастях, издалека ему откликался океан — низким, тягучим многозвучием. Это было… Бабочка отвечала океану, как Кирис пел под орган!

…Впереди бушевала гроза.

Ясный, яркий рассвет над нами — и тёмные, клубящиеся тучи за раскинувшим крылья заливом. Где-то там метался ветер, ворочая тяжёлые облачные громады, поднимались и опадали волны. И наша Бабочка неслась прямо в шторм.

Я оглянулся — Нимо, Кирис, Тони — никто не боялся, они смотрели вперёд с радостным ожиданием.

— Нимо, — сказал я. — Шторм…

— Он поёт, — откликнулся Нимо. — Отвечает нам. Он не загораживает дорогу, Аль. Он с нами.

Бабочка вздрогнула. Я снова вспомнил, что она слушается меня. И снова изумился этому. И снова не поверил на миг — и потянулся туда, к шторму, на запад — я всё-таки боялся чуть-чуть… Пусть мы встретимся быстрее!

— Ветер! — засмеялся Тони.

Тугой комок вырвался из ниоткуда, показалось — у меня изнутри — и тут же боднул меня в спину, прокатился по парусам. Что-то крикнул боцман, свистнула его дудка.

Ветер-невидимка, поиграв с кораблём, кинулся вперёд — я видел, как тяжёлый от влаги воздух над заливом расступается, а потом они встретились — клубок грозовых туч и мой ветер.

Бабочка неслась всё быстрее — я, как и в первый свой полёт, не сразу почувствовал скорость. Небо справа и слева внезапно изменило цвет и померкло, волны то придвигались, то падали, но солнце всё так же сияло позади, ещё мгновение — и занавес бури распахнулся, вспыхнул океан.

Бесконечность океана что-то остановила во мне — стихли, ослабли струны, и воздух стал обычным. Тихий ветерок шевелил волосы, Бабочка умиротворённо нежилась всеми парусами.

— Нимо… — Последние часы я бежал куда-то, бежал, не думая о цели, как ветер. — А мы уже летим на острова? Или только пробуем?

Он повернулся к берегу, прищурившись.

— Я тоже не могу понять. Но Бабочка готова.

— А Дзынь? И Брэндли. А как же Ниньо?

— Ниньо не полетит. Он хочет, но ему больно. Вспоминать полёт, ветер. А ещё — он очень слабый, Альт. Башня, построенная Троготтом, хранит Ниньо, однажды он сказал мне, что не проживёт во внешнем мире и дня.

— Значит, мы бросаем его?

— Если найдём Острова, мы вернёмся. Ведь остаются ещё Бродяги. Однажды они полетят с нами, во что бы то ни стало. — Нимо помолчал. — А Дзынь с водяником близко. Этот шторм замутили они.

— Как ты понял?

— Ну, кто ещё, кроме ведьмучки, станет вести такую бешеную мелодию?

…— Дельфины! — крикнул Кирис. — Я их вижу! Я их узнал! Их раньше не встречали у Столицы…

Дельфинов было девять. Я видел их первый раз — стремительные, тёмные, они плыли с запада — удивительно ровным строем, клином.