Урсула Ле Гуин - Музыка былого и рабыни

«Они все хотят использовать меня, а я пережил свою полезность», — подумал он. И мысль эта озарила его изнутри, как сноп солнечных лучей. Он все время верил, что есть что-то, что он мог бы сделать. Но не было ничего.

Это была своего рода свобода.

Неудивительно, что он и Метой поняли друг друга без слов и сразу. К двери подошел задьо Тэма, чтобы отвести его вниз. Снова в комнату стайной собаки. Всех с замашками вождей влекла эта комната, ее суровый мужской дух. Теперь его там ждали лишь пятеро: Метой, два генерала и еще двое в ранге реги. Доминировал надо всеми Банарками. Он покончил с вопросами и был настроен отдавать приказы.

— Завтра мы уходим отсюда, — сказал он Эсдану. — Вы отправитесь с нами. У нас есть доступ в голосеть Освобождения. Вы будете говорить за нас. Вы скажете гитскому правительству, что Экумена знает про их планы использовать запрещенное оружие, и предупредите их, что за подобной попыткой последует мгновенное и ужасное возмездие.

У Эсдана покруживалась голова от голода и бессонницы. Он стоял неподвижно — его не пригласили сесть — и смотрел в пол, опустив руки по бокам. Он прошептал еле слышно:

— Да, хозяин.

Голова Банарками вздернулась, глаза сверкнули.

— Что вы сказали?

— Энна.

— Да кто вы, по-вашему?

— Военнопленный.

— Можете идти.

Эсдан вышел. Тэма пошел за ним, но не направлял и не останавливал. Он пошел прямо на кухню, откуда доносилось звяканье кастрюль, и сказал:

— Чойо, дай мне что-нибудь поесть.

Старик, съежившийся, трясущийся, что-то мямлил, извинялся, ворчал, но положил перед ним немного сушеных фруктов и кусок черствого хлеба. Эсдан сел к столу для разделки мяса и жадно принялся за еду. Он предложил Тэма присоединиться, но тот сухо отказался. Эсдан съел все до последней крошки. Потом прохромал из кухни к боковой двери на большую террасу. Он надеялся увидеть там Камму, но терраса была пустой. Он сел на скамью у балюстрады над продолговатым прудом, отражавшим небо. Тэма стоял на посту неподалеку.

— Вы говорили, что крепостные в таком месте — прихвостни врагов, если они не присоединились к Восстанию, — сказал Эсдан.

Тэма стоял неподвижно, но слушал.

— А вам не кажется, что они просто не понимали происходящего? И до сих пор не понимают? Это проклятое место, задьо. Здесь свободу трудно даже вообразить.

Молодой человек некоторое время подавлял желание ответить, но Эсдан продолжал говорить, нащупывая хоть какой-то контакт с ним. Внезапно что-то в его словах вышибло пробку.

— Постельницы, — сказал Тэма. — Трахаются с черными каждую ночь. Все они трахнутые. Блудни гитов. Рожают черных щенят, дахозяин, дахозяин. Вы сказали: они не знают про свободу. И не узнают. Нельзя дать свободу таким, которые дают черным себя трахать. Они гнусь. Грязь, и их не отмыть. Насквозь пропитались черным семенем. Гитским семенем!

Он сплюнул на террасу и утер рот.

Эсдан сидел неподвижно, смотрел на неподвижную воду пруда за нижней террасой, на вековое дерево, туманную реку, дальний зеленый берег. «Здоровья ему и благого труда, терпения, сострадания, душевного покоя. Какая была от меня польза? Хоть какая-то? Все, что бы я ни делал, никогда не приносило пользы. Терпение, сострадание, душевный покой. ОНИ ЖЕ — ТВОИ ЛЮДИ…» Он посмотрел вниз на густой комок слюны на желтой плитке террасы. «Глупец! Верить, что ты можешь кому-то дать свободу. Вот для чего существует смерть. Выпускать нас из клетки-укоротки».

Он встал и молча захромал в дом. Молодой человек последовал за ним.

С наступлением сумерек зажегся свет. Наверное, они допустили старого Сейку к генератору. Предпочитая вечерний сумрак, Эсдан выключил свет у себя в комнате. Он лежал на кровати, когда в дверь постучали, и вошла Камма с подносом.

— Камма! — сказал он, вставая, и обнял бы ее, если бы не поднос. — А Рекам?

— С моей мамой, — прошептала она.

— С ним все хорошо?

Кивок затылком. Она поставила поднос на кровать. Стола ведь не было.

— С тобой все хорошо? Будь осторожна, Камма. Если бы я мог.., завтра они уйдут. Держитесь от них подальше, если сумеете.

— Да. Будьте безопасны, хозяин, — сказала она своим тихим голосом.

Он не понял, вопрос это или пожелание, грустно пожал плечами и улыбнулся. Она повернулась к двери.

— Камма, а Хио?

— Она с этим. В его постели. После паузы он сказал:

— Есть вам, где спрятаться?

Он опасался, что люди Банаркама перед уходом могут убить тут всех за «коллаборационизм» или чтобы замести свои следы.

— У нас есть яма, куда уйти, как вы говорили.

— Отлично. Уйдите туда, если удастся. Исчезните! Не попадайтесь им на глаза.

— Я буду держаться крепко, господин, — сказала она и уже закрывала дверь, когда стекла в окнах задрожали от звука приближающегося летательного аппарата. Они замерли — она у двери, он около окна. Крики внизу, снаружи, топот бегущих ног. С востока приближалось несколько летательных аппаратов.

— Гасите свет! — крикнул кто-то. Люди выбегали к аппаратам на газоне и террасе. Окно вспыхнуло слепящим светом, воздух сотрясся от оглушительного взрыва.

— Со мной! — сказала Камма, схватила его за руку и потащила за собой в дверь, по коридору и в дверь для слуг, которой он прежде даже не замечал. Он проковылял, как мог быстрее, вниз по крутым каменным ступенькам, по узкому коридору, и они оказались среди лабиринта конюшен. Едва они вышли, как серия взрывов сотрясла все вокруг них. Под сокрушающий грохот и всплески огня они пересекли двор — Камма все еще тянула его за собой с полной уверенностью, а потом они юркнули в одну из кладовых в конце конюшен. Гейна и один из крепостных стариков как раз поднимали крышку люка в полу. Все четверо спустились в него — Камма одним прыжком, остальные медленно и с трудом по деревянной приставной лестнице. Особенно трудно спуск дался Эсдану, и он неуклюже, всей тяжестью наступил на сломанную ступню. Спускавшийся последним старик закрыл за ними крышку люка. У Гейны был фонарик, но она включила его лишь на минутку, осветив большой низкий подвал с земляным полом, полки, арку прохода в соседний подвал, груду деревянных ящиков и пять лиц — проснувшийся малыш как всегда беззвучно смотрел из платка, привязанного к плечу Гейны. Потом тьма. И на некоторое время безмолвие. Они нащупали себе по ящику и сели во тьме, кто где. Послышались новые взрывы, словно бы вдалеке, но земля под ящиками и тьма задрожали. И они задрожали вместе с ней.

— О, Ками! — прошептал кто-то. Эсдан сидел на пошатывающемся ящике, и кинжальные удары боли в его ступне сливались в одно жгучее жжение. Взрывы. Три. Четыре. Тьма обладала консистенцией густой жижи.