Урсула Ле Гуин - Музыка былого и рабыни

— Он есть и у гитов.

— Анзибль в министерстве иностранных дел был уничтожен в дни Восстания. В первом же нападении на государственные учреждения. Был взорван весь квартал.

— Как мы можем удостовериться?

— Это сделали ваши, генерал. Вы думаете, что у легитимистов есть анзибельная связь с Экуменой? Ее нет. Они могли бы захватить посольство и его анзибль, но тогда необратимо восстановили бы против себя Экумену. Да и зачем им? У Экумены нет войск для посылки на другие планеты; — И он добавил, внезапно заподозрив, что Банарками это неизвестно:

— Как вы знаете. А если бы и были, сюда они попали бы лишь через годы. Вот по какой причине — и многим другим — Экумена не имеет армии и не ведет войн.

Его глубоко встревожили их неосведомленность, их дилетантство, их страх. Но он не допустил, чтобы тревога и досада прозвучали в его голосе, и говорил негромко, и смотрел на них спокойно, словно ожидая понимания и согласия. Простая видимость такой уверенности иногда дает желаемый результат. К несчастью, судя по выражению их лиц, он сказал двум генералам, что они ошиблись, и сказал Метою, что он был прав. И значит, встал на чью-то сторону.

— Погодите-ка, — сказал Банарками и повторил весь первый допрос: перефразируя вопросы, настаивая на подробностях, выслушивая ответы без всякого выражения на лице. Спасал свой авторитет. Показывал, что не доверяет заложнику. Он упрямо настаивал, что Райайе мог сказать что-то еще о вторжении, о контрнаступлении на юге. Эсдан несколько раз повторил, что, по словам Райайе, президент Ойо ожидает атаки Армии Освобождения ниже по реке от Ярамеры. И каждый раз он добавлял:

— Мне неизвестно, было ли правдой хоть что-то из того, что говорил мне Райайе. — После пятого раза он сказал:

— Извините, генерал, я опять должен спросить про здешних людей…

— Вы знали кого-нибудь тут до того, как попали сюда? — резко спросил кто-то из молодых.

— Нет. Я спрашиваю про домашнюю прислугу. Они были добры ко мне. Ребенок Каммы болен, ему требуется особый уход. И мне хотелось бы знать, что с ним все хорошо.

Генералы переговаривались между собой, не обращая никакого внимания на его просьбу.

— Всякий, кто остался тут после Восстания, прихвостень врагов, — сказал задьо Тэма.

— А куда они могли уйти? — спросил Эсдан, пытаясь сохранить спокойный тон. — Это ведь не освобожденная область. Боссы все еще надзирают в полях над рабами. Они все еще применяют тут клетку-укоротку. — На последних словах голос у него дрогнул, и он выругал себя за это.

Банарками и Тьюйо все еще совещались, не слушая его. Метой встал и распорядился:

. — На сегодня достаточно. Идите со мной.

Эсдан захромал за ним по коридору и вверх по лестнице. Их торопливо нагнал молодой задьо, видимо, посланный Банарками. Никаких разговоров с глазу на глаз. Однако Метой остановился у двери Эсдана и сказал, глядя на него с высоты своего роста:

— О прислуге позаботятся.

— Благодарю вас, — с теплотой в голосе сказал Эсдан и добавил:

— Гейна лечит мою ступню. Мне необходимо ее увидеть. — Если он нужен им здоровый и невредимый, почему бы и не использовать свои травмы, как рычаг? А если он им не нужен, какая разница?

Спал он мало и плохо. Ему всегда требовались информация и возможность действовать. И было мучительно оставаться в неведении и беспомощным. Кроме того, ему хотелось есть.

Едва взошло солнце, он подергал дверь и убедился, что она заперта снаружи. Он принялся стучать, кричал, но прошло порядочно времени, прежде чем появился напуганный молодой человек, вероятно часовой, а затем Тэма с ключом, сонный и хмурый.

— Мне необходимо увидеть Гейну, — властно сказал Эсдан. — Она ухаживает за моей ногой. — Он кивнул на обмотанную ступню. Тэма запер дверь, ничего не сказав. Примерно через час в замке снова заскрипел ключ, и вошла Гейна. За ней — Метой, за ним — Тэма.

Гейна приняла позу почтения. Эсдан быстро подошел к ней, положил руки ей на плечи и прижался щекой к ее щеке.

— Хвала Владыке Ками, — сказал он, — я вижу тебя в благополучии, — произнес он слова, которые часто говорили ему люди, подобные ей. — Камма и малыш, как они?

Она была напугана до дрожи: волосы растрепались, веки покраснели, но она быстро оправилась от его неожиданного братского приветствия.

— Они сейчас в кухне, хозяин, — ответила она. — Армейские люди сказали, ваша нога болит.

Он сел на кровать, и она принялась разматывать повязку.

— А с другими все хорошо, Хио, Чойо? Она качнула головой.

— Мне очень жаль, — сказал он. Расспрашивать ее он не мог.

На этот раз ногу она перебинтовала гораздо хуже. Руки у нее совсем ослабели, и ей не удалось затянуть повязку достаточно туго. К тому же она торопилась, оробев от пристальных взглядов двух военных.

— Надеюсь, Чойо вернулся на кухню, — сказал он наполовину ей, наполовину им. — Кто-то же должен стряпать еду.

— Да, хозяин, — прошептала она.

Забудь «хозяина», забудь «господина», хотел он предостеречь, опасаясь за нее. Он посмотрел на Метоя, пытаясь определить его отношение к их разговору, но не сумел.

Гейна кончила перевязывать его ступню, Метой отослал ее и отправил задьо следом за ней. Гейна ускользнула с радостью. Тэма воспротивился:

— Генерал Банарками… — начал он. Метой посмотрел на него. Молодой человек замялся, насупился, повиновался.

— Я позабочусь об этих людях, — сказал Метой. — Я же всегда этим занимался. Ведь я был боссом поселка. — Он посмотрел на Эсдана холодными черными глазами. — Я вольнорезанный. Теперь таких, как я, осталось немного.

После паузы Эсдан сказал:

— Благодарю, Метой. Они нуждаются в помощи, они ведь не понимают. Метой кивнул.

— Я тоже не понимаю, — сказал Эсдан. — Освобождение действительно готовится наступать? Или Райайе придумал это как предлог, чтобы заговорить о применении бибо? Верит ли этому Ойо? И вы? А Армия Освобождения действительно там за рекой? Вы принадлежите к ней? Не жду, что ответите.

— И не отвечу, — сказал евнух.

Если он двойной агент, подумал Эсдан после его ухода, то работает на Командование Освобождения. То есть так ему хотелось надеяться. Он предпочел бы иметь такого человека, как Метой, на своей стороне.

«Но я не знаю, какая сторона — моя, — подумал он, вернувшись к своему креслу у окна. — Освобождение, да, конечно, но что такое Освобождение? Во всяком случае, не идеальная мечта — свободу порабощенным! Не теперь. И уже больше никогда. После Восстания Освобождение обернулось армией, политическим органом, огромным числом людей и вождей, и тех, кто хотел быть вождем, честолюбивыми потугами и алчностью, подавляющими надежды и силу, несуразным дилетантским правительством, ковыляющим от насилия к компромиссам. Все это усложняется, перепутывается, и больше уже никогда не познать дивную простоту идеала, чистой идеи свободы. А это то, чего я хотел, ради чего работал все эти годы. Подорвать благородно простую кастовую иерархию, заразив ее идеей справедливости. А затем подорвать благородно простой идеал равенства всех людей, попытавшись воплотить его в жизнь. Монолитная ложь рассыпается на тысячи несовместимых истин, и это то, чего я хотел. Но я оказался в тенетах безумия, глупости, бессмысленной жестокости свершившегося».