Татьяна Нартова - С первого аккорда

— И что, ты всех по ресторанам водишь? Или это участь для избранных?

— Плагиатчик! — поддержала меня подруга, заглядывая через плечо.

— Ничего вы не понимаете! — рявкнул парень так, что я невольно отшатнулась, — Все эти люди боялись открыто выразиться, поделиться своими идеями и мыслями. Я лишь помогаю им. Для меня это не просто путь к славе и деньгам. Если я не смог спасти того, кем дорожил, так хоть не мешайте мне спасать других.

— А тебе не кажется, что вмешиваешься в чужие дела, а? — удивилась я.

— Нет. Лучше уж попытаться хоть что-то делать, чем сидеть сложа руки, пока твой любимый человек готовит мыло и веревку, — уже более спокойным тоном парировал Берестов.

— Ты это о чем? — ошарашенно произнесла Аринка.

— О нем, — Константин ткнул пальцем куда-то за наши спины. Я резко обернулась, едва не вскрикнув от удивления. На пороге гримерки стоял Егор. Голубые глаза были неправдоподобно темными, напоминая грозовое небо. Кожа выглядела настолько бледной, словно парня тщательно обсыпали мукой. Длинные пальцы сделались еще длиннее, приобретя когти. Волосы стали дыбом. И лишь вокруг фигуры закручивалась полупрозрачная дымка, чуть светящаяся золотом и топазами. Я почувствовала, как начинают подкашиваться ноги. Воздух заискрился, когда позади меня встал Берестов. От прежнего Костика в нем не осталось ничего, кроме рубашки и штанов. Напряженное лицо выглядело величественно, глаза превратились в осколки чуть тронутого зеленью льда. И если от тонкого туманного кокона Сорела хотелось сейчас же писать о чем-то грустном, то рядом с Берестовым я почувствовала просто внеземную радость и легкость. В следующее мгновение меня сбило с ног, так, что я оказалось на полу. Я смотрела на ребят, абсолютно не понимая, что происходит, но продолжая отходить подальше. Несколько секунд оба противника рассматривали друг друга, будто впервые видели. Но не успел Берестов сделать последнего шага, как между ними встала Аринка, разводя руки в стороны:

— Прекратите немедленно! Потом будете выяснять отношения, — как ни странно, парни только пожали на это плечами и сразу обмякли, — Берестов, иди к зрителям и выступай. Они тебя, между прочим, уже десять минут ждут. Так что если ты этого не сделаешь, ручаться за твое здоровье я не смогу. А тебе я очень советую покинуть нас как можно быстрее и в ближайшие лет сто стараться не попадаться нам на глаза.

Берестов хмыкнул, проскальзывая за дверь. Егор только закатил глаза и произнес:

— Как скажешь.

— Стой, — с трудом произнесла я. Ноги не слушались, перед глазами все плыло. Подружка, заметив всю плачевность положения, бросилась ко мне. Но первым рядом со мной оказался Сорел. Едва он вцепился мне в руку и опустил мое бренное тело на колченогий стул, как я заорала:

— Не трогай меня! — по лицу текли соленые слезы. Я хотела их стереть, но еще громче заревела, начиная сотрясаться от рыданий. Егор незамедлительно сунул мне бутылку минералки. Дрожащими руками я попыталась удержать ее ровно, едва не расплескав на пол. Первый же глоток жидкости пошел не в то горло. Закашлявшись, я вздохнула, но все же смогла собрать мысли в кучу и глухо спросить:

— Кто ты?

— Муз.

— Кто? — удивленно переспросила Аринка.

— Муза мужского пола, — пояснил Егор, садясь подле меня на корточки. Я посмотрела на него, вглядываясь в светлеющие глаза. Темные волосы его по-прежнему стояли дыбом, но к щекам уже возвращался прежний румянец.

— А где же твои крылья? — глупо произнесла я.

— Какие еще крылья?

— Ну как же? Музы ведь должны по идее носить на своих эфирных крыльях вдохновение, как высочайший подарок простым смертным. Прилетать в образе пышнотелых девиц и шептать на уши сладчайшие речи и рифмы, — простенько объяснила подруга. Лицо Егора вытянулось:

— Я что, так похож на пышнотелую девицу, скрещенную с бабочкой?

— Да нет, — пожала плечами Аришка, — просто не совсем ясно, как же вы… работаете?

— Музы — очень древние существа. В своем обычном бестелесном состоянии мы напеваем песни, которые слышны лишь тем, кто обладает хоть каплей таланта. Они не воспринимают ее ушами, у этих людей словно есть особые органы восприятия, интуиция, сверхсознание, называйте этот как хотите. Думаете, почему у Берестова такой голос?

— Он тоже муз? — уточнила я. Егор кивнул.

— Вот почему в тот день, когда вы пили коньяк на кухне, он так быстро засобирался домой. Он же ведь со всей серьезностью отнесся к твоей фразе, что слова витали в воздухе. Это ведь для нас не пустая болтовня.

— Откуда ты знаешь про коньяк? — непроизвольно вырвалось у меня, — Ты был там?

— Мне не обязательно быть рядом с человеком, что бы видеть, чем он занимается и что у него на душе. Тем более, если я муз этого человека.

— Ты мой муз? Так вот почему я "случайно" столкнулась с тобой около своего двора, а потом ты так легко смог столько времени общаться! А я грешным делом думала, что тебе все обо мне Аринка выложила.

— Ничего я ему не выкладывала, — влезла подружка. Мне постепенно становилось легче. Пульс возвращался в норму, дышать теперь можно было свободно, не опасаясь нового приступа необоснованной истерики. Зато теперь все становилось по своим местам: и странные, меняющие форму тени, и мой экспромт в "Красном закате".

— Ну, раз так, — продолжила я, шмыгая носом. Информация доходила до меня отдельными кусками, и лишь только потому, что я не воспринимала ее отчего-то всерьез, так сильно она меня поразила. Зато вопросы рождались один за другими просто с пулеметной скоростью. Однако самым важным и первостепенным я посчитала именно следующий:

— Ответь честно: сколько же тебе лет.

— Двадцать тысяч триста пятьдесят три года. Берестов на пару десятков лет старше меня, -

Я невольно присвистнула, только теперь понимая, почему глаза двадцатидвухлетнего парня показались мне настолько мудрыми и взрослыми. Да просто потому, что сам парень был в несколько тысяч раз старше, — Мы с ним знакомы с детства. Он был самым лучшим моим другом, почти напарником. Пока в 1937 году мы не познакомились с одной девушкой и оба не распознали в ней талант поэтессы. И я опять наступаю на одни и те же грабли…

Егор задумчиво уставился на меня, брови его беспокойно сошлись не переносице, но через несколько секунд он продолжил:

— Мы имели глупость явиться к ней в своем человеческом обличии. Несколько месяцев мы тесно общались, сдружились, у нас появились общие знакомые и интересы.

— Она знала, что вы не люди? — последнее слово далось с трудом. Сейчас Егор ничем не отличался от остальных моих приятелей.