Олег Авраменко - Звёздная дорога

— Значит, договорились?

— Договорились. Я продаю ньюалабамские доллары, а затем жду обвала. Надеюсь, он произойдёт.

— Не сомневайся, — ответил я и, попрощавшись, прервал связь.

С чувством глубокого удовлетворения и с изрядной долей отвращения я вытер с губ помаду и снова поглядел в зеркало. Стоич прав — мерзкая рожа. Педик поганый. Как мне надоела эта игра!

Я вернул свой естественный облик и облегчённо вздохнул. В сущности, Кевин Макартур парень что надо… правда, живёт он во лжи. Много фальши, притворства, лицемерия — сколько так может продолжаться? Последние четырнадцать лет я веду не двойную и даже не тройную жизнь, а N-ную, где N — целочисленная переменная, которая варьируется в довольно широких пределах.

Перед следующим сеансом связи я позволил себе расслабиться. На этот раз мне не нужно притворяться, не нужно играть, а нужно просто быть самим собой. Собой изначальным — тем, кем я есть от рождения. То бишь Кевином из Авалона, сыном Артура и Даны.

Я набрал с клавиатуры имя «Малкольм» и нажал клавишу ввода. Внутри голокуба заклубился густой молочно-белый туман. Это явление поставило бы в тупик любого специалиста по оптоэлектронике. Терминал жалобно заскулил, не в силах понять, что происходит, его процессор тщетно пытался восстановить контроль над вышедшей из повиновения видеосистемой. Чтобы успокоить его, я варварски надавил кнопку сброса. Привычный к таким штучкам покетбук, воспользовавшись моментом, полностью перехватил управление стереомонитором. После перезагрузки терминал оказался в подчинённом режиме и больше не стал протестовать.

— Это ты, Кевин? — раздался вопрос из тумана.

— Да, я. По крайне мере, мне так кажется.

— Судя по всему, это ты, — подтвердил мой собеседник. — Подожди, сейчас я перейду в другую комнату. Здесь слишком много народу.

Я подождал. Спустя минуту туман расступился, и я увидел высокого стройного парня с белокурыми волосами и голубыми глазами. Он был одет в алую с золотом мантию и костюм из тёмно-синего бархата; на его голове красовался щегольской берет с белым пером, а на широком, шитом серебром поясе висела шпага в инкрустированных ножнах.

Его звали Малкольм, короче — Мел, и он был моим двоюродным братом. Даже больше, чем двоюродным, так как его мать Бренда приходилась родной сестрой моему отцу, а его отец Колин Лейнстер был сыном брата моей бабушки по материнской линии. Впрочем, в аристократических кругах запутанные родственные связи явление весьма распространённое.

— Привет, Мел, — произнёс я. — С какой стати ты так нарядился?

— По случаю объявления о помолвке. Жаль, что ты не с нами.

— А что за помолвка? — поинтересовался я.

Мел был удивлён:

— Разве Дейдра не оставила тебе сообщения?

— Оставила. Что собирается придушить твою мать.

— Ага. Видно, она сильно расстроилась, опять нарвавшись на твой автоответчик.

— Похоже, что так, — согласился я. — А чью помолвку вы отмечаете?

— Мою.

— Вот здорово! Наконец ты решил остепениться. Поздравляю, Мел, взрослеешь.

Он фыркнул:

— Чья бы корова мычала! Готов поспорить, что в спальне тебя дожидается очередная блондинка.

— Даже если так, — парировал я, — то она одна.

Мел смутился:

— Ну, знаешь…

Он был вроде нашей семейной достопримечательности — этакий придворный плэйбой. Однажды, когда Мелу ещё не исполнилось четырнадцати лет, его матушка решила поцеловать сыночка перед сном, вошла в спальню… и застала своего малыша в обществе двух молоденьких девушек, с которыми он мило развлекался в постельке. Бренда была в шоке, да и Колин не очень-то радовался, когда узнал, что его сын уже мужчина. С тех пор Мел перестал таиться и так загулял, что вскоре переплюнул даже дядюшку Амадиса с его многовековым опытом соблазнения женщин. Признаться, я полагал, что это всерьёз и надолго, а потому был несколько удивлён известием о помолвке.

— И кто же твоя суженая? — спросил я.

Лицо Мела расплылось в улыбке. Я просто обалдел — это было то, что я называл улыбкой влюблённого идиота.

— Она необыкновенная женщина! — восторженно сообщил он.

— Не сомневаюсь. Ведь ей удалось укротить тебя.

Видимо, Мелу надоело стоять перед зеркалом. Он пододвинул стол и уселся на него, свесив ноги.

— Не укротить, а покорить, — уточнил он.

— Тем более. Я сгораю от желания познакомиться с ней.

— А вы знакомы. С самых пелёнок. Она твоя сестра.

— Крошка Ди?! — воскликнул я.

По понятным причинам Мел содрогнулся. Челюсть его на мгновение отвисла.

— Нет, что ты! Такое ещё скажешь… Тоже мне, остряк нашёлся!

Я и сам видел, что пошутил неудачно. Наверное, правы те, кто говорит, что у меня своеобразное чувство юмора. Крошка Ди была, пожалуй, самой прелестной из моих сестёр — очень похожа на тётю Бренду, только с рыжими волосами и зелёными глазами, — но, увы, её изящная красота не предназначалась для мужчин. В детстве Мел и Ди были неразлучной парочкой, сверстники даже дразнили их женихом и невестой, впрочем, совершенно напрасно. Наши родители придерживались единодушного мнения, что Мел и Ди оказали друг на друга плохое влияние, правда, расходились в том, кто из них виноват больше — то ли Мел пристрастил Ди к девчонкам, то ли под влиянием Ди Мел стал таким отъявленным бабником. Кстати, Колин и Бренда отстаивали первую версию, а мои отец и мать были приверженцами второй. Лично я считал, что все четверо неправы и дело, скорее, в наследственности, нежели в чьём-то дурном влиянии. Мел — это второй дядя Амадис; а если копнуть глубже в прошлое, то так и просится сравнение с нашим прадедом, королём Амброзием Пендрагоном, который оставил после себя свыше дюжины внебрачных отпрысков. Что же касается Ди, то и в её случае имеются семейные прецеденты. За примерами далеко ходить не надо: в Солнечном Граде сплетники поговаривают, что в период между своим первым и вторым замужеством Бренда была не прочь прошвырнуться по «розовой» стороне улицы. При всей моей любви к тётушке я сильно подозревал, что в этих сплетнях есть доля сермяжной правды.

Болезненная реакция Мела на мою сомнительную остроту объяснялась очень просто. Четыре года назад, вконец измученный незаслуженными упрёками родителей, он загорелся идеей «перевоспитать» крошку Ди. Не знаю, как ему удалось уломать её (слово «соблазнить» здесь явно не подходит), но ничего хорошего из этого не получилось. После первой же ночи, проведённой с Мелом, Ди откровенно заявила мне, что она, цитирую, «лишний раз убедилась, что все мужчины — грубые животные»; а Мел, прежде не терпевший ни единого поражения и оттого сверх меры самоуверенный, в одночасье обзавёлся целым букетом комплексов, от которых мучительно избавлялся в течение двух месяцев, трижды в неделю проводя по сорок минут на мягкой удобной кушетке в кабинете дяди Брендона, по совместительству исполнявшего обязанности нашего семейного психолога.