О. Шеремет - Большая Игра

В то же время Клоту на ум пришла интересная мысль: он решил добровольно устраниться от соперничества, предоставить совей Фишке полную свободу действий, не выбирать её путь, иначе говоря — полностью положить на Судьбу. Что, если её только того и надо? Вот будет умора для напыщенных противников, мнящих себя венцами творения, если выиграет Клот со своей стратегией непротивления. А он тогда только сделает недоуменный вид и по-простецки разведет руками.

Плут даже фыркнул от удовольствия, представив эту картину.

Он шел по коридору в направлении курилки, а надежде, что там окажется кто-нибудь, с кем можно перекинуться в карты или сыграть партию в шашки. Однако что-то заставило его свернуть в сторону женских комнат.

«Просто посмотреть, где сегодня пастушка ночевала», — оправдался Игрок, прекрасно осознавая, что такая отговорка не выдержит ни малейшей критики. Но кому понадобится критиковать мысли Плута, а?

— Плут, — окликнули его из бокового прохода. Оттуда вышла Атропос, зажимая пальцем страницу книги. Клот узнал томик пьес Шекспира. — Что ты здесь делаешь?

— Гуляю, — Игрок обезоруживающе улыбнулся. — Делать нечего, помираю со скуки. Почитаешь вслух?

На секунду девушка брезгливо поджала губы, но неожиданно согласилась.

«Снизошла», — хмыкнул про себя Плут, однако, с некоторой долей восхищения. Атропос держала себя королевой, которую можно было ненавидеть, обожать или бояться. Но игнорировать или презирать — никогда.

— Пойдем на террасу.

— А можно? Мы вас в курилку не пускаем.

Клот шел сзади, поэтому выражения лица он не увидел. Но левое плечо выразительно дернулось, отметая подобные возражения. Дабы не скучать (о, скука — этот враг бессмертных!), Игрок принялся детально изучать данное плечо. Угловатое, обтянутое нежнейшей белой кожей, и — высокомерное. Плечо мраморной статуи, изваянное гениальных скульптором, вложившим в своё творение душу, имя которого потерялось в веках…

— Извините, леди, а вашего папу не Пигмалионом звать?

Атропос обернулась: они уже стояли перед самой дверью на террасу.

— Что за чушь ты несешь, Плут?..

Но ответа дожидаться не стала.

— Входи.

И Игрок впервые вступил в святая святых женщин. Случай знает, что он ожидал там увидеть, но восхищенный присвист выдал восхищение парня. Он подошел к самым перилам и перевесился через них.

— Не, ну ни фига себе!

— Плу-ут, — протянула Атропос, на секунду выходя из привычного образа. Да, Эдем расслаблял. Но она уже решила, что постарается изменить хоть однажды своему образу — да не с помощью магии подобия, а просто так, как обычные люди… Самым подходящим кроликом для этого опыта показался Клот. Абсолютно нелогично, да? Но разве нельзя девушке, пусть даже разменявшей не первую тысячу, побыть немного нелогичной!

Какие глупые мысли поселились в голове у неё сегодня.

— Это Рай, да? — Клот продолжал глазеть на открывшийся вид, не обращая внимания на пугающие перемены в собеседнице. Атропос охватило раздражение… Ах, не замечает? Ну, она ему сейчас покажет.

И показала. Отложила книгу на столик, неслышно приблизилась к Клоту. Она стояла прямо у него за спиной, могла бы нежно дунуть в ухо, если бы захотела. Но это было уже чересчур. Вместо этого Атропос промурлыкала неизвестно откуда возникшие в памяти строки:

Для светлых властителей завиден мой жребий,И боги не так горды.Столпами из мрамора в пылающем небеУкрепились мои сады.Там рощи с цистернами для розовой влаги,Голубые, нежные мхи,Рабы и танцовщицы, и мудрые маги,Короли четырех стихий.Всё дурманит и радует, всё ясно и близко,Всё таит восторг тишины…

И замолчала, будто боясь высказать то, что таилось за чужими стихами.

— Что ж ты не договариваешь? — жестко усмехнулся Клот. Кажется, заканчивается так…

…И в сумрачном ужасе от лунного взгляда,От цепких лунных сетей,Мне хочется броситься из этого садаС высоты семисот локтей.

Атропос отступила от него, недоумевая. И что же ей теперь делать? Как будто, играя, потянулась погладить пушистого котенка, а тот оказался вдруг опасным и скользким чудовищем… Проникающим в твои мысли. Она боялась.

Наваждение расселось, когда мальчишеское круглое лицо обернулось к ней. Клот улыбался так, как умел только он — от уха до уха.

— Не парься, красотка, всё останется между нами. Можешь даже поцеловать меня, я никому не расскажу.

Атропос тряхнула антрацитовым водопадом волос, села на изящное кресло.

— Сядь. Есть разговор.

Плут живо уселся, изобразил внимание. Шут!

— Ты помнишь, как мы с тобой познакомились?

Клот выпятил губы, задумался.

— Это было так давно. Милая Атропос, ты заставляешь меня шевелить мозгами, а я к этому делу непривычен.

— И всё же, — настаивала девушка. — С Повесой? С Лордом? Когда ты впервые распил с ним бутылку вашего любимого рома? В каком образе он был пять Игр назад? Какие сигареты курил Вердан?

Странные были вопросы. Атропос видела, как меняется постепенно лицо Плута, и замолчала в тревожном ожидании.

Он сел, откинул голову назад. Помолчал немного.

— Ты знаешь…. Я не помню. А ты? — он бросил острый, совсем не плутовской взгляд в сторону собеседницы. — Если спрашиваешь, значит — нет.

Атропос покачала головой. Как человеческая женщина, ждала теперь, что он — мужчина — примет решение, успокоит её и скажет, что делать. Да уж, нашла на кого возлагать надежды.

— Это значит… — медленно протянул Клот. — Это значит, что с нами тоже играют. Вот так и Большая Игра, да, Атропос?

И расхохотался, от избытка чувств колотя ладонью по подлокотнику.

— Но… Клот!

— Что — Клот? Я уже несколько тысяч лет Клот. Или нет? Да-а, ни в чем теперь нельзя быть уверенным, — приступ веселости прекратился так же внезапно, как и начался. — Всё время с прошлой Игры я помню прекрасно, но до него — лишь в общих чертах. Как будто необходимые пункты, план, чтобы я мог без ущерба для себя строить нынешнюю тактику.

— И что же мы будем делать?

Плут с удовольствием отметил это «мы». Слышал бы это Скульд… Это был бы полный триумф. Все его Нефертити не стоят и реснички великолепной Атропос.

— Возможно, Вердан что-то знает.

— Вердан? Мне тоже так показалось, но…. Почему?

— Он старший ведь. А ты помнишь, как и почему мы выбрали его страшим? Да и вообще… не нравится он мне, мутный, — признал нехотя Клот. — Что, составим против его заговор?