Сергей Светов - Драконий ад

Дракон смешал карты и швырнул их мне в лицо. Я не остался в долгу и от души огрел его канделябром с оплавившимися огарками чувств. Затем собрал баклуши, которые я бил от безделья, и запалил погребальный костер ушедшей дружбы.

— Все! Стоп! — сказал дракон, наглотавшись дыма чужбины. Его морда перекосилась, и он заплакал навзрыд.

Я растерянно смотрел на поверженного закадычного врага и стыдил себя за жестокость. Но стоило мне размякнуть душой, как я получил тяжелую оплеуху драконьей лапой, зловонный хохот раздался над ухом, и острые зубы впились мне в плечо.

Я вскрикнул от боли и дракон тут же отпустил меня из мертвой хватки. Выплюнув кусок моей души, он поморщился от горечи и произнес:

— Снаружи творится что-то странное. Я не знаю, как это объяснить. Похоже, я прогневал мерцающее божество, — маленькие драконьи глазки скосили в мою сторону. — Оно требует тебя на аудиенцию. Вот так высокопарно оно выразилось.

Я торжествовал, но не подал виду, что это известие меня обрадовало.

— Веди же быстрее меня к нему, — велел я, — а то вдруг божество рассердится?

Дракон, ставший от переживаний махоньким, съежился от моих слов еще больше. Ни слова не говоря, он развернулся и зашагал в сторону надвигающейся грозы. Я шел за ним и размышлял о том, почему сильные существа так глупы?

***

Снаружи ничего не изменилось. Все также завывал ветер, гоня снежную крупу по каньону. Обгоревшие остовы самолетов были запорошены снегом и напоминали скульптуры модернистов, порезвившихся на новом для них материале, создавшие из боевых самолетов никому ненужный хлам. «Прямо, как в эпоху разоружения», подумал я, и сердце кольнуло воспоминание о посещении кладбища самолетов. Они не были виноваты в том, что созданы для войны, которая, как тогда казалось, никогда не начнется. Содеялась, свершилась, стала явью, безжалостная дочь нави. Тонкая прослойка между небом и землей, мнящая себя разумной материей, утонула в безумстве огня. Видимо, у человека в генах заложено одиночество, раз он так жаждет уничтожить другое разумное существо. «Ну, и мы немного к этому лапу приложили», как всегда, вставил колкость дракон. «Как ты уже успел заметить, раругги

, отбывая срок в аду, успешно используют в своих целях людские слабости. Человек — существо глупое и воинственное, и грех его не ублажить кровопролитием».

«Ты так думаешь?» — спросил я его. «Или опять издеваешься?»

«Нет, я думаю о людях еще хуже, чем тебе показалось», — ответил дракон и гадко ухмыльнулся.

Я вспомнил пещеру, набитую драконьими воспоминаниями и больше ничего не сказал. И так все ясно. Виноваты ли драконы в войнах никто и никогда уже не узнает. Я был солидарен с драконом лишь в одном: этот мир, больной войной и людьми должен быть разрушен. Что придет ему на смену не важно. Все равно хуже не станет.

«Станет!» — обнадежил меня дракон. — «Когда люди уничтожат друг друга, настанет черед других существ. Если ты думаешь, что человеческая раса является единственной носительницей вируса разрушения, то ты ошибаешься. Есть более могущественные существа, населяющие подлунный мир, владеющие силами, несоизмеримыми с людскими. Вот только...»

«Что-то ты разговорился», — прервал я словоизлияния раругга

. — «И бахвалишься без меры. Неужто ты думаешь, что

раругги

уйдут из магмы, жгучей и родной, чтобы зачем-то расправится с разумной слизью?»

«Ха! Раругги

...» — обиделся дракон. — «Летающие псы, предназначение которых — служит своим хозяевам. Крылатая конница, готовая в любой момент по прихоти странных, свирепых, но рациональных существ, покончить с собой, ввязавшись в очередную свару за обладание еще одним клочком животворной магмы».

«Постой, ты про кого говоришь? Ты же меня убеждал в том, что раругги

— самые сильные существа на планете?!»

«Сильные физически», — горестно вздохнул дракон. — «Но как мне ни трудно признаться в этом перед таким ничтожеством, как ты, есть более коварные и смертоносные создания, населяющие наш мир. Больше я тебе ничего не скажу. Это моя месть, и ты в моем мщении, только обуза. Единственное, что от тебя требуется — справься с рекой. И успокой разбушевавшееся мерцающее божество, которое, как мне кажется, стало твоим другом».

Справится с рекой? Я был обескуражен этим предложением. Неужели река могла остановить дракона?! Едва различая валуны, темнеющие в ранних сумерках налетевшей осенней пурги, я побрел, прихрамывая на больную ногу, в сторону еле слышного шума бурлящей воды. Что же здесь будет твориться зимой, если осенью плато напоминает белый ад, выстуживающий до костей тело и леденящий душу?

Мне не хотелось задерживаться на плато дольше времени отпущенного на поиск базы хранения и любого летающего механизма, который унес бы меня из этого места, наполненного знаками надвигающейся смертоносной зимы.

Я шел к реке и пытался отвоевать кусочек сознания неподконтрольный дракону, чтобы продумать свои дальнейшие действия. Хрон

оказался прав, предположив, что дракон для своего спасения вылечит мое истерзанное осколками и взрывной волной тело. Если у дракона осталось немного благоразумия и благодарности, то он бы мог сделать это хотя бы из-за того, что я нашел его, замурованного в камень и беспомощного. Но у меня было подозрение, что все равно, он бы не остался прозябать среди россыпи камней. Мой

раругг

был ушлым драконом, и все равно бы выкрутился из этого, казалось, безнадежного положения. Ведь возвратил же он все на круги своя! И теперь я — наполовину пленник, наполовину торжествующий пиррову победу кретин, бреду по его прихоти к реке, которую надо будет форсировать в темноте. Придется промокнуть до костей, а высушить вещи будет негде, и холод, набиравший обороты с приближением ночи, и голод, терзавший мое тело, скорее всего к утру меня прикончат. Если, конечно, не случится чудо. В моем положении можно уповать только на чудеса и обыкновенное человеческое упрямство, которое не даст мне умереть. Наверное, оно и называется волей к жизни. Не знаю. Может быть...

***

Не видно ни зги, мерцающая пелена заволокла реку, укрыла пульсирующим туманом участок выше по течению и, скрывающийся ниже за поворотом, маленький скальный сброс. Я подходил все ближе, но шум текущей воды, вместо того, чтобы становится громче и нестерпимей, как будто отдалялся и поднимался. Мне показалось, что я заплутал в чахлом ельнике, между покосившихся тонких стволов с торчащими обвислыми ветками, но неожиданно из темноты вынырнула река, и у меня екнуло сердце.