Кристина Камаева - Охота на фей

— Разве ее фамилия не Тихая? — удивился Вилли.

— Она была замкнутая и недоверчивая, понятно, что мы с ней не сильно общались, — вмешалась в разговор Джема — крупная девочка, белая как сахар, очень добрая, но чуточку неуклюжая. Свои большие уши она прячет под светлыми вьющимися волосами и поэтому немного смахивает на виноватую собаку. Она тенью следует за Гришей Горой и ловит каждое его слово, а еще постоянно вяжет гетры.

— Зато теперь Вея — живая легенда, — роняет задумчиво Альриша.

— Хорошо, если живая, — мрачно добавляю я. Настроение почему-то портится.

— Все будет хорошо! — Альриша сжимает мою руку. Для нее я теперь рыцарь, герой, спешащий на помощь принцессе. Гришке опять не повезло.

— Можно я почитаю твою книгу? — умоляюще смотрит Альриша.

— Читай вслух, — говорю. — Откуда-нибудь с середины.

Водитель призывает всех занять свои места, автобус трогается, путешествие продолжается. За окном быстро темнеет, по небу небрежно размазаны охристые полосы торопливого заката. Альриша зажигает светильники над нашими сидениями и начинает читать.

Глава 5

Пиония. Проклятие волков

«Случилось так, что Борин из дома Волка полюбил рыжую Олинку из Дикой долины. Воспротивился старый Вертрум выбору сына. Предостерегала дочь от скудоумного поступка прозорливая Вербела. Хоть и соседствовали люди с народом фей, а не подружились между собой. Никого не послушали влюбленные, один только голос страсти. Привез Борин Олинку в свой стан. Обмозолили глаза о чужачку соплеменники Борина и много болбочили зря. Только Олинка оказалась не из робких, своенравная, смешливая и на слова колючая. Как дикий шиповник. Домовничала споро, любую хозяйку за пояс заткнула бы, и казалось, совсем не уставала. Ни разу не было у ее мужа неудачной охоты, и ни один человек из дома Волка не захворал с той поры, как взял Борин Олинку в жены. Многие тогда завидовали шебутному парню, а он души не чаял в жене красавице — яркой и нежной, как цветок пиона. Не в силах сдерживать любовный пыл обнимал и целовал Борин белокожую Олинку при всех, как принято у взбалмошного фейского племени, а людям зазорно. Другая бы на месте Олинки со стыда сгорела, а эта лишь скалила ровные зубы, нескромно запрокидывая голову.

Пришло время — понесла Олинка. Гордо выпячивал грудь Борин — уверенный, что родится у него сын удалой да справный. И когда пришел срок, родился сын, но такой урод скрюченный и с выпяченными губами, что содрогнулся муж и долго молчал.

— Не гож он, — сказал, наконец, Борин. — Умертвить его надо, чтобы не мучился. Не бывать в моем доме страшиле убогому.

— Погоди! — взяла свое дитя и прижала к груди Олинка. — Вырастет — выправится. Красавцем не станет, но, может, добрый малый получится. Не тебе судить.

— Такой не выправится, — поморщился Борин. — Только зря на него силы потратишь. Забудь о нем, да быстрей свое здоровье поправляй, чтобы мог я тобой утешиться. Мы скоро другого сына родим, а об этом — и не вспомним.

Ушел Борин, видом неприглядным первенца смутившись. На сердце тоска, хоть в пень головой. Ушел и не заметил, как сверкнули очи Олинки, все равно что вражьи клинки. А после вломился в опочивальню к роженице верный слуга Борина и забрал младенца, чтобы удушить его на стороне, не на виду у матери, и зарыть в неведомом ей месте. Сжала зубы Олинка, но выскользнула вслед за слугой повитуха. В потемках шла она за ним шаг в шаг, и лишь намерился слуга нанести ущерб младенцу, окликнула его.

— Дай, я подержу, чтобы криком он никого не потревожил.

Глянул слуга на повитуху, да так и обмер. То была Вербела из Дикой долины. Не жаловала Вербела людей, но на роды дочери явилась, чтобы помочь. Взяла она из рук околдованного палача маленького уродца, да и скрылась в ночи.

Когда Борин заглянул в спальню Олинки, та притворилась спящей. Пошел он тогда к друзьям хмелем грусть заглушать. А утром обнаружили, что Олинка пропала. Кинулись к парню, которому поручили от младенца избавиться, а тот и слова по-человечески молвить не может.

Собрал тогда Борин отряд, и поскакали они в Дикую долину. Пристал Борин к Вербеле с вопросами. Отвечала та, что не видела дочери со дня свадьбы. А сама глазами в Борина уперлась — не мигнет. И добавила, что лучше следовало за женой следить, а теперь поздно, видно, потерял зять Олинкину любовь. Разъярился Борин, почудилось ему, что насмехается над ним Вербела, и сказал так: «Уезжаю сейчас, но вернусь через два дня, и если не найдешь мне Олинку, выжгу Дикую долину, разорю каждый двор, пыткой языки развяжу! Милостью моего отца живете на этой земле, захотим, прогоним вас восвояси». Скорбью наполнилось сердце Вербелы. Любили прекрасную Пионию феи, но не возводили для себя каменных жилищ, не городили заборов. Давно ли позволили они пришлым людям обосноваться в этих местах? Поначалу речи Волков были любезны, а сами они скромны, но лишь освоились в Пионии, как тут же почувствовали себя хозяевами. Сколько не уступи земли корыстным людям, а им все равно тесно!

Ничего не сказала Вербела, но как только скрылись всадники Борина, созвала свой народ и приказала всем, собрав какие возможно пожитки, покинуть Дикую долину. Предвидела Вербела, какой глупой может быть ярость людей.

Когда Борин вернулся в деревню, там не было ни души. Только брошенные животные и птицы бродили по дворам и улицам. Дома остались со всем скарбом — хоть заново заселяйся.

Взвыл от тоски Борин, но, удержав своих людей от грабежа Дикой долины, призвал скорее ехать в погоню. Однако племя фейское непростое, скрыли они заговорами все ручьи и реки вдоль дороги от неискушенных человеческих глаз, и скоро всадников одолела жажда. Стали они роптать и просить Борина вернуться. Но он упрямо гнал всех вперед, пока не встретилась им лощина, сплошь поросшая виноградом. Спешились всадники и набросились с жадностью на виноград, а потом проспали подряд три дня и три ночи. Неспроста этот виноград на пути их оказался. За это время увела Вербела свой народ через горный перевал в необжитые земли, где до поры до времени можно было не опасаться, что их потревожат соседи.

Пока Волки спали, лошади их разбрелись кто куда. Долго блуждали люди, прежде чем вернулись, исхудавшие и оборванные, в свой стан. Не мог Борин забыть Олинку, жгла его любовь, но была она теперь злая и больно ранила сердце. Не мог он простить жене, что бросила его. Но и Олинка прокляла его, когда он решил избавиться от их дитяти, и все племя Дикой долины пожелало недоброго сыновьям Волка, когда они их выжили из родных мест. Не от того ли жизнь людей стала трудной и голодной, болезни и склоки — частыми, а век — недолгим? Феи великодушнее и мягче сердцем, чем люди, но проклятье их крепче и страшнее человеческого.»