Юлия Скуркис - Роковое наследие

Когда отец вернулся в пыточную, Тамерон выполз из-под скамьи.

— Зачем ты это сделал? — возмутился он.

— Хотел показать тебе истинное лицо Дарга и припугнуть разоблачением, конечно, — скривилось в подобии улыбки пергаментное лицо.

— Знаешь, Хотар, а я его понимаю, — кивнул Тамерон в сторону окошка. — Ты умеешь вывести человека из себя.

— Так ты возьмешь книгу? Но помни, любопытная шмакодявка, прочесть можно только те страницы, на которых нет знака церопуса. Сожги, сожги их…

Тамерон смутно помнил, как выбрался из подземелья. Только закрывшись в своей комнате, он вытащил из-под одежды увесистый фолиант с пожелтевшими от времени страницами. У него не укладывалось в голове, что он совершил убийство, за которое был одарен искренней благодарностью. То легкое, шелестящее: «Спасибо», что вылетело из уст многострадального тела, питавшего мозг Хотара, до сих пор звучало в ушах Тамерона. Он уселся у камина, в свете трепещущего пламени, открыл книгу и прочел: «Хотар Лебериус. Великий труд моей жизни».

— Никогда не думал, что древнехарандский мне пригодится, — пробормотал мальчик и углубился в чтение.

«Я уже стар и на многое смотрю иначе, нежели прежде. Идеалы юности давно померкли, сменились холодным прагматизмом, а затем усталостью. Утомляет сама цикличность происходящего, все чаще хочется просто сидеть у огня и наслаждаться его теплом, вспоминая, что было хорошего в долгой и неправедной жизни. А что же было?

Первым вспоминается мне Андо. Мы оба хотели преуспеть. Амбиции, амбиции… В Академии мы шли, что называется „ноздря в ноздрю“. Но для того, чтобы сделать нечто выдающееся, недостаточно быть очень хорошим магом, нужно обладать тем, чего нет у остальных. Мы, не сговариваясь, выбрали темой магистерских работ: „Управление силой демона“. Нечасто магистранты изъявляют желание ввязаться в дело, за которое возьмется не всякий признанный гений. Что ж, работа действительно интересная: подчинить своей воле фактически неуправляемую мощь. Но мы и представить себе не могли, на какого монстра замахнулись.

Молодость порой способна сдвинуть горы единственно по причине незнания о невозможности оного. Много трудностей вызвало плохое владение древними языками, к тому же большинство манускриптов содержали сказания и легенды, в коих больше вымысла и морали, нежели исторической правды. Но наши усилия были вознаграждены: в древней летописи мы обнаружили упоминание о Шшахаре — одном из демонов смерти. Великое сражение с ним, завершившееся победой жрецов, произошло на землях, где ныне построена Эрида. Если верить летописям, то монолит под столицей Харанда — творение древних литариев, могильная плита Шшахара. Тысячелетиями развеивалась древняя магия, и вот анагерий (в переводе с древнего языка: ана — окаменевший, гер — демон) сам пришел к нам в руки. Его расчленили на четыре части: мне, Андо, магистру Петерику Слэгу и Академии, чтобы проводить дальнейшие, независимые эксперименты.

Я долго бился, пытаясь овладеть силой демона. Должен сознаться: успеха я не достиг. Анагерий — не мертвый камень, в нем живет неистребимая жажда питаться энергией нашего мира и отдавать свою, но стать ее хозяином никто не смог. Когда подошел срок представить результаты работы, чтобы претендовать на получение степени магистра, мы, как и предполагал наставник, не имели никаких практических результатов, но работа была проделана огромная. В конце концов, под формулировку „управление силой демона“ заточение этой энергетической субстанции вполне подходило, а мы перелопатили горы литературы, чтобы доподлинно выяснить, как это было сделано. Надо сказать, жрецы не очень охотно повествуют о своих достижениях, манускрипты служителей культа столь иносказательны, что я не без оснований стал подозревать их в желании скрыть, а не рассказать правду.

Наша работа получилась в большей степени теоретическая, однако поиск сокрытого, увенчавшийся успехом, вполне мог сойти за практический результат. Мы представили находку анагерия как результат расшифровки древних летописей, и наше исследование получило широкую известность. Но от первоначальной задачи никто не собирался отказываться. Конечно, древние жрецы не для того избавляли наш мир от злобных духов, чтобы маги-недоросли их освобождали. Мы и не собирались этого делать, но когда хватаешь незащищенной рукой уголь из пышущего жаром костра, нужно быть готовым к ожогам. Но на первых порах единственное нигде ранее не описанное наблюдение, касавшееся запечатанных демонов, которое мы сделали: разобщенные куски стремятся воссоединиться, они ощущают друг друга, будучи, по сути, единым целым. В этом состояла экспериментальная часть исследования и новизна работы.

Итак, мы получили магистерские степени и места в Академии.

Можно сколь угодно долго отдаваться любимому делу, которое заполняет всю твою жизнь, помыслы и приносит удовлетворение вкупе с прибылью, но однажды природа возьмет верх. Да, я говорю о женщине. О той, что внесла сумятицу и послужила расколу столь прочной и, казалось, нерушимой дружбы. Можно разделить с другом кусок хлеба, укрыться одним плащом, иметь общие цели, уважать его принципы, отдать ему последний медяк, но невозможно разделить с ним женщину. Ведь речь идет не о продажной девке, готовой за соответствующую плату облагодетельствовать одновременно не то что двоих — целый секстет. Я говорю о любимой женщине, о той, которой ты готов отдать весь мир, если, конечно, он у тебя есть.

Да, спустя энное число лет начинаешь относиться к этому с изрядной долей сарказма, но когда любовь посещает впервые, ты, несясь на волне безумного восторга, готов кинуть все, что у тебя есть, к ногам женщины. Единственной и неповторимой. Знаете шутку: приходит к магу-типографу мужчина и спрашивает:

— Любезный, у вас есть поздравительные открытки с надписью „Моей любимой и единственной“?

— Конечно, — отвечает тот.

— Дайте пятнадцать штук.

Не одного меня постигла влюбленность. Нам с Андо было бы о чем поговорить, чем поделиться, подбросить друг другу парочку рифм для нежного послания, если бы объектом обожания не оказалась одна и та же девушка. Но это выяснилось слишком поздно. Мой друг был скрытен в том, что касалось любви, а я, несмотря на болтливость, не сообщил ему полное имя избранницы. Лишь возносил до небес ее красоту и прелести да описывал чувства и эмоции, что меня обуревали.

С тех пор как судьба развела нас по разным лабораториям, мы усердно работали, от чего реже виделись и почти не общались. Выходили „в свет“ опять-таки по раздельности, потому что наши дни отдыха не совпадали, и успели увязнуть в своем чувстве по самые уши. Однако мне улыбнулась удача, в то время как Андо получил отставку и, вероятно, выяснил, из-за кого. Он замкнулся, перестал делиться своими мыслями, как бывало прежде, когда мы иной раз встречались за обедом в таверне или после ужина посиживали за стаканчиком вина. Затем мы вовсе перестали видеться.