Елена Прудникова - Мост через огненную реку

– Предлагаю ничью, – тихо сказал он.

Гален лишь зубы стиснул да глянул так, что сразу стало ясно, какие слова он про себя говорит. Энтони вдруг стало весело. Он мгновенным движением сбросил напряжение и выпрямился.

– Все! – объявил он. – Я закончил…

Он надел поданный ординарцем мундир и, повернувшись к ошарашенным зрителям, небрежно пояснил:

– В рамках состязаний мы сделали все, что могли. А уродовать друг друга ради амбиций – глупо. Увечья я признаю только боевые. Пусть это считается проигрышем, я не возражаю.

На протяжении всего вечера Бейсингем несколько раз ловил на себе быстрый взгляд Галена. Наконец, ему это надоело, он поднялся на стену полюбоваться закатом и через пару минут услышал то, чего ждал – быстрые и почти неслышные шаги. Цыган, при всей своей массивности, обладал на удивление легкой походкой. Энтони неторопливо повернулся, в упор столкнувшись с темным неприязненным взглядом.

– Я об этом не просил, – сухо бросил Гален. – И я бы так не поступил, и впредь поступать не собираюсь, так что не воображайте, будто я вам что-то должен…

– И не надо, – Энтони пожал плечами. – Я здесь со своей армией, она знает меня много лет, для меня ни выигрыш, ни проигрыш ничего не значат. А вы человек пришлый, за вами следят постоянно, и не с самым добрым чувством. Не стоит бросаться авторитетом, генерал, нам еще воевать…

Если бы пламя цыганских глаз было материальным, Энтони бы сейчас вспыхнул, как факел. Но все их молнии утонули в безмятежных серых глазах трогарского герцога. Гален скрипнул зубами, повернулся и, не говоря ни слова, сбежал вниз, а Энтони продолжал любоваться закатом. По правде сказать, все это начало ему надоедать – и бессмысленный марш, и союзный командующий со своим бешеным норовом, и вся эта война, мутная, как глинистые воды Саны.

На подходе к переправам параллельные дороги, по которым двигались армии, слились в одну. По плану, первыми должны были пройти балийцы, но на самом деле так, конечно, не получилось. Обе армии подошли практически одновременно и, поскольку никто не желал ждать посреди выгоревших от солнца полей, перемешались. Бейсингему было скучно ехать просто так, и он с удовольствием поучаствовал в полудюжине разбирательств, кому перед кем идти, покомандовал растаскиванием сцепившихся телег полковых обозов. Наконец, он распределил свои кавалерийские части между балийскими – пехота и армейский обоз разберутся сами, – выяснил, кто где находится, и, полностью удовлетворенный, поехал впереди, вместе со штабом. Он заметил, что к молодым штабным офицерам подтянулись их товарищи из полков, и поморщился: нет, определенно, влияние балийской армии иначе как тлетворным не назовешь. Надо бы разогнать эту теплую компанию, но они так заразительно смеются…

Взрывы хохота впереди стали совсем уж оглушительными, колонна дрогнула и остановилась. Бейсингем, ругаясь про себя самым отчаянным образом, поехал взглянуть, что за балаган остановил движение армии.

Как оказалось, неподалеку от дороги стоял цыганский табор. Энтони насчитал двенадцать кибиток. Мужчины столпились в отдалении, ни одной женщины не было видно, а ребятишки, как и положено цыганятам, клянчили у солдат «что-нибудь».

Капитан Шимони, один из штабных адъютантов, придумал забаву. Отыскав в кошельке монету с дырочкой, привязал ее на шнурок и с высоты коня дразнил ребятишек, опуская монетку и поддергивая вверх. Остальные, по-видимому, уже успели заключить пари: они хохотали и подбадривали «своих» мальчишек и девчонок громким свистом.

Бейсингем, посмеиваясь, наблюдал. Он еще не решил, прекратить ли остановившую движение забаву или посмотреть, чем она закончится. Сам он желал успеха девчонке лет десяти в грязнейшей красной юбке, которая прыгала не хуже мальчишек и, кроме того, обещала вырасти прехорошенькой – если ее, конечно, отмыть…

Цыганочка почти схватила монету, но все же промахнулась и шлепнулась в пыль под восторженные крики зрителей. И тут в кучку веселящихся офицеров ворвался всадник. Разбросав их в стороны, он одним движением вырвал Шимони из седла и швырнул на землю, под ноги лошадям. Тот вскочил, схватился за саблю, всадник двинул на него коня, остальные, увидев, кто это, растерялись…

Первым среагировал Бейсингем. Рванувшись вперед, он успел схватить под уздцы рыжего жеребца, оттолкнуть Шимо-ни в сторону грудью своей лошади и перехватить руку Галена, метнувшуюся к эфесу, – все одновременно.

– Опомнитесь, генерал! – в короткий приказ герцог вложил всю властность, доставшуюся ему от десятков поколений аристократических предков. – Прекратите! Что вы себе позволяете?

Сослуживцы говорили, что когда Бейсингем командует так, он способен словом остановить атаку боевых слонов. Останавливать атаку слонов ему не приходилось, но тут сработало – Гален обернулся. И у Энтони на мгновение замерло сердце: лицо генерала было землистым, и глаза не пылающие, как обычно, когда он злился, а совершенно слепые от ярости. В таком состоянии не бьют, в таком состоянии убивают. Пытаться справиться с ним все равно что вытаскивать из костра бочку с порохом. Приказать скрутить силой? А если он возьмется за шпагу? Только рубки сейчас и недоставало! И потом, унижать союзника, с которым и так очень непростые отношения…

Мысли заметались, но безотказно сработал инстинкт: Энтони крепче сжал поводья рыжего и заговорил, очень спокойно и твердо, как уговаривал бы взволнованную лошадь или собаку:

– Вы правы, это было отвратительно. Так себя вести недостойно офицеров. Я собирался все это прекратить, но не успел, вы меня опередили…

– Зачем вы унижаетесь, герцог! – выкрикнул кто-то сзади.

– Молчать! – рявкнул Бейсингем так, что над дорогой повисла звенящая тишина. И продолжил еще спокойнее: – Это моя армия, генерал. Я дам этим ребятишкам денег и накажу виновных. Я понимаю ваши чувства, успокойтесь…

Гален, наконец, перевел дыхание и еле заметно обмяк в седле.

«Кажется, пронесло!» – подумал Энтони и тоже облегченно выдохнул.

– Что вы понимаете? – каким-то погасшим голосом проговорил генерал. – Ладно, отпустите, хватит меня держать…

Бейсингем выпустил повод, обвел взглядом собравшихся вокруг офицеров. Все они, до того неотрывно смотревшие на своего командующего, едва тот повернул голову, поспешно отвели глаза. Да, конечно, они не того ждали… Можно подумать, ему самому нравится уговаривать взбесившегося хама вместо того, чтобы надавать ему по физиономии. А как потом вместе воевать – об этом они не думают. Генерал Одони, начальник штаба, глаз не отвел, едва заметно улыбнулся – хорошо, хоть для него дело выше чести, он, наверное, один понимает… Энтони перевел взгляд на руку Галена, по-прежнему стискивавшую эфес шпаги. Генерал разжал пальцы, коротко выдохнул и выпрямился.