Стивен Кинг - Извлечение троих

— изумленный, как у ребенка, который впервые увидел, как падает снег). Он может переносит предметы из этого мира в свой. Это он знает точно. А вот обратно? Этого он не знал. Это еще предстояло выяснить.

Стрелок опустил руку Узнику в карман, сжал в пальцах монетку.

И вышел из двери к себе на берег.

Когда он сел, птицы улетели прочь. На этот раз они не отважились подойти так близко. Все тело болело, его лихорадило, мутило… и все-таки удивительно, как его оживил малюсенький кусочек пищи.

Он посмотрел на монетку, которую принес с собой: похоже на серебро, но красноватая полоска по краю наводила на мысль, что это какой-то другой, не такой благородный металл. На одной стороне — профиль мужчины с лицом, выражающим благородство, отвагу и упорство. Его волосы, завитые и собранные на затылке в хвост, выдавали некоторое тщеславие. Роланд перевернул монетку и так изумился, что даже невольно вскрикнул — сухо и хрипло.

На другой ее стороне он увидел орла — герб, украшавший собственное его знамя в те далекие времена, когда были еще королевства и знамена, их символизирующие.

Время поджимает. Возвращайся. Быстрее.

Но он задержался еще на секунду, чтобы подумать. Думать собственной головой было гораздо труднее: голова Узника, правда, тоже была не совсем чтобы ясной, но — по крайней мере, сейчас — его сознание работало лучше в ней.

Пронести монетку обратно — это лишь половина эксперимента.

Он вынул из патронташа один патрон и зажал его в кулаке вместе с монетой.

Роланд шагнул через дверь.

Рука в кармане. Монета Узника осталась, плотно зажатая в кулаке. Чтобы проверить, здесь ли патрон, ему даже не нужно было выходить вперед. Роланд и так знал, что патрон пронести он не смог.

Но он все равно на секундочку вышел вперед, потому что ему нужно было узнатьодну вещь. Нужно было увидеть.

Он обернулся, как бы для того, чтобы поправить какую-то бумажную штуку на спинке кресла (боги вышние, сущие на небесах, в этом мире бумага повсюду!),и поглядел через дверь. Его тело, как и прежде, лежало на берегу, тольео теперь тонкая струйка крови сочилась из пореза на щеке: должно быть, когда он сюда проходил, его тело, падая, ударилось о камень.

Патрон, который он держал в кулаке вместе с монетой, лежал на песке перед самой дверью.

Ну что же, теперь он знал. Узник сможет Пройти Таможню. Пусть даже стражники-наблюдатели обыщут его с головы до ног, от задницы до ушей и обратно.

Они ничего не найдут.

Стрелок, успокоившись, отступил. Он не знал еще, что проблема гораздо шире, чем он себе ее представлял.

Боинг 727 ровно и плавно снижался над соляными топями Лонг— Айленда, оставляя за собою закопченный хвост отработанного топлива. С грохотом вышли шасси.

3А, человек с двуцветными глазами, резко выпрямился, и Джейн увидела — действительно увидела — у него в руках курносый Узи, и только потом до нее дошло, что это всего лишь его таможенная декларация и маленькая сумочка на молнии, в которой некоторые мужчины носят свои документы.

Самолет приземлился мягко, как будто на шелк.

Джйен передернула плечами и закрутила красную крышку термоса.

— Теперь можешь звать идиоткой, — понизив голос, сказала она Сьюзи, пристегивая ремень, хотя это надо было бы сделать раньше. На последнем подходе она рассказала Сьюзи о своих подозрениях, чтобы та тоже была наготове. — И будешь права.

— Нет, — возразила Сьюзи. — Ты все сделала правильно.

— Немного хватила лишку. С меня теперь ужин.

— Да уж, с тебя дождешься. И не смотри на него. Смотри на меня. Улыбнись, Дженни.

Джейн улыбнулась. Кивнула. Спросила себя, что, черт возьми, происходит.

— Ты пялилась на его руки, — сказала Сьюзи и рассмеялась. Джейн тоже. — А я смотрела на то, что случилось с его рубахой, когда он нагнулся за сумкой. У него там под мышками столько всего, что можно снабдить целую галантерею Вулворта. Только, мне кажется, этого, что у него, вряд ли купишь в Вулворте.

Джейн запрокинула голову и снова расхохоталась, чувствуя себя какой-нибудь марионеткой.

— Что будем делать? — Сьюзи старше ее на пять лет, и Джейн, которой еще минуту казалось, что она худо-бедно, но все-таки контролирует ситуацию, теперь была только рада, что Сьюзи рядом.

— Мы — ничего. Когда будем заруливать на стоянку, нужно сказать капитану. Он свяжется с таможней. Приятель твой встанет в очередь, как и все пассажиры, а потом придут ребята и вежливо препроводят его из очереди в какую-нибудь комнатушку. Первую, так мне сдается, в долгом ряду комнатушек, для него предназначенных.

— Боже мой, — Джейн улыбалась, но по телу бежали мурашки, то холодные, то горячие.

Когда тормозные двигатели начали стихать, она отстегнула ремень, сунула термос Сьюзи, встала и постучала в кабину пилота.

Не террорист, а контрабандист. Провозит наркотики. Слава богу, уже не так плохо. И все —таки ей было капельку жаль. Такой симпатичный.

Не то чтобы очень, но все же.

Он так и не видит, — подумал стрелок с яростью и нарастающим отчаянием. — Боги вышние!

Эдди нагнулся, чтобы достать бумаги, необходимые для ритуала, а когда выпрямился, Роланд заметил, что на него смотрит армейская женщина: глаза выпучены, щеки белые, как эта бумажная штучка на спинке кресла. Серебряная трубка с красною крышкой, которую он поначалу принял за большую флягу, очевидна, была оружием. Она держала ее вертикально, прижав к груди. Роланду показалось, что она вот-вот швырнет эту штуку в него или снимет красную крышку и начнет стрелять.

Но она расслабилась и застернула ремень, хотя и стрелок, и Узник, оба услышали глухой удар, означавший, что воздушная карета уже приземлилась. Потом повернулась к другой женщине в форме, которая сидела рядом, и что-то сказала. Та рассмеялась и кивнула. Стрелок, однако, подумал, что если смех этот искренний, тогда он — речная жаба.

Стрелок удивлялся, как человек, чье сознание стало теперь временным вместилищем для его ка, может быть таким глупым. Частично, конечно, из-за зелья, которое он принимает… аналог бес-травы в этом мире. Но только частично. Он не такой рыхлый и ненаблюдательный, как другие, но со временем он вполне может стать таким.

Они такие, какие есть, потому что живут при свете,— внезапно открылось стрелку. — Свет этот — цивилизация, которой тебя учили поклоняться превыше всего остального. Они живут в мире, который не сдвинулся с места.

И если в мире, исполненном света, люди становятся такими рохлями, Роланд, наверное, предпочел бы тьму. «Так было, пока мир не сдвинулся с места» говорят в его мире с опустошенной грустью… но, может быть, это — грусть без мысли, без размышлений.