Александр Прозоров - Потрясатель вселенной

— Мы готовы дать тебе красивых послушных жен, посланник, сколько ты пожелаешь, — как всегда невозмутимо повторил Чабык. — Зачем тебе город?

— У меня есть нехорошие подозрения, — вздохнул Середин, наклонился вперед и постучал спутнице по спине. — Очень нехорошие. Так что не будем торопиться. Утро вечера мудренее.

— Как скажешь, посланник. — Воин поднялся и, прижав руку к груди, почтительно поклонился Олегу и Роксалане. Видимо, русскую присказку он принял за намек на позднее время.

— Кирзач старый, — буркнула себе под нос девушка, провожая его взглядом.

— Ты забыла вспомнить про гендерный шовинизм, — улыбнулся Олег.

— Он меня чуть не отравил!

— Ты сама все время их дразнишь. Имей уважение к чужим обычаям.

— Это не обычаи! Это дискредитация по половому признаку, унижение и надругательство, — завела знакомую пластинку Роксалана. — Любая женщина умеет драться не хуже мужика, умеет стрелять, умеет прыгать с парашютом. В конце концов, любая женщина умнее мужиков!

Олег, покачав головой, отправился в юрту: спорить с воительницей, хронически забывающей, что имеет втрое легче мужских и меч, и доспех — выкованные как раз Серединым, — было бесполезно. Она не понимала, что в первую очередь ее защищает не собственное мужество, а слава любимой жены колдуна, Приносящего добычу. И уже во вторую — ловкость и отвага.

Рука отодвинула полог — и прямо перед собой, лицом к лицу, ведун обнаружил страшную рожу: черные обвислые глаза, кровавые потеки на щеках, полоска зубов на лбу. Олег отпрянул, но тут же сообразил:

— Урга! — и ринулся внутрь…

Меч вынимать не потребовалось — шаманка исчезла, как сквозь землю провалилась. Невольницы уже дремали — их не спросишь, под походную постель из овчинных шкур спрятаться невозможно, никаких порезов на кошме или повреждений в решетках стен тоже видно не было.

Праздник изготовления чучела снова откладывался.

Ранним утром, когда солнце, протискиваясь между облаками, медленно выползло из-за горизонта, проснувшимся обитателям воинского лагеря представилось необычное зрелище. В частоколе осажденного города одна за другой на все четыре стороны открылись прочные калитки из сбитых в щиты жердей. Тут и там вверх откидывались люки. Жители Кивы выбирались из домов и в чистых белых одеждах, без обуви и поясов, спускались на поле между чужеземцами и городом. Женщины, дети всех возрастов, старики — они один за другим вставали на колени и склоняли головы, ожидая своей судьбы. Смиренные, они вытягивались в белые линии, десяток за десятком. Три, четыре… Пять с небольшим.

— Горожан не обижать! — еще раз громко предупредил Середин. — Не убивать, не калечить, не грабить! Теперь это наши люди…

Он первым пересек свободное пространство, предназначенное для битв между захватчиками и защитниками каимской твердыни, поднялся на стену, прошел по внешнему валу, заглядывая в распахнутые люки.

Первое, что бросилось ему в глаза — так это то, что повсюду исчезли зеркала. Те самые, что давали жилищам свет. Через которые мудрый Раджаф приглядывал за подданными и через которые при необходимости успешно передвигался. Второе — в городе полностью отсутствовал запах угля. Будучи кузнецом, Олег с легкостью отличал запах перекаленного с железом или медью топлива от обычного перегара из домашнего очага. Зато многие продушины приторно воняли навозом. Это означало, что в бывших ремесленных мастерских, некогда наполненных звоном и жаром, теперь переминались козы и коровы, дожидаясь, когда их выпустят на весенние пастбища.

— Вот проклятие… — Он быстро пересек все три вала, за центральным спустился вниз, в святилище — и обнаружил почти опустевший за зиму, пахнущий влажной табачной сладостью сеновал. От прежнего города не осталось ничего: ни богатства, ни людей, ни богов. Город напоминал крепкое страусиное яйцо, из которого ловкий усатый-полосатый сурикат высосал все содержимое. Уцелела только скорлупа. — Вот тебе и поторговали…

Середин поворошил ногой рассыпанные на каменных плитах соломинки, печально хмыкнул и выбрался наверх. Сделал еще круг по среднему валу, надеясь заметить хоть какие-то признаки прежнего богатства, спустился вниз, к покорным каимовцам, медленно двинулся между рядами. Старики, старики. Дети. Большей частью — малолетки. Среди слабого пола не оказалось никого младше сорока на вид и старше двенадцати, среди сильного — младше шестидесяти и старше десяти.

— За старосту у вас кто? — мрачно поинтересовался он возле грудастой тетки с уродливым шрамом поперек лица.

— Я здесь, господин! — поднял голову давешний старик, что выпрашивал для города милость чужаков.

— Неужели? — усмехнулся Олег. — А я думал, на заклание отправили самого больного и слабого, которого не жалко.

— Прости, господин. Среди живых у нас нет достойных уйти с тобой.

— Вставай, колени застудишь, — дернул пальцем вверх ведун. — Идем со мной. Остальные пусть домой возвращаются. Отныне у вас начнется новая жизнь. Непривычная, но совсем не страшная. Привыкайте. Чабык! Вели собрать в городе оружие, как бы не порезались с непривычки. Отныне эти несчастные под нашей защитой, самим им воевать не придется.

— Слушаю, посланник, — мгновенно повеселел кочевник. Оружие — это тоже добыча, и совсем неплохая. Значит, не зря через реки и горы сюда пробирались, не зря колдуну-иноземцу снова доверились.

Старик же со всех сил заторопился за ведуном — но никак не поспевал, прихрамывая сразу на обе ноги и неестественно раскачиваясь.

«Вот уж кому бараний жир с горчицей не помешал бы», — подумал Олег, входя в юрту, и…

— Уманмее, птах-птах, Мардук-хана, птах-птах, Тха-кемана птах-птах, ваюли-и-и-и! — выла старая вонючая шаманка над чадящим очагом, надвинув малахай по самые зубы. С раскинутыми руками, со свисающими полами чапана, она походила на грифа-стервятника, отпугивающего от добычи незваных чужаков.

Добыча была здесь же: Роксалана стремительно кружилась на постели, закатив глаза, вскинув ладони с растопыренными пальцами, каким-то чудом не путаясь в овчинах и не теряя равновесия. В этот раз у нее хватило ума натянуть долгополую рубаху — но вот отказаться от пожирания поганок директор по продвижению и маркетинговому обеспечению фирмы «Роксойлделети», вестимо, не смогла и теперь выла на одной ноте, роняя слезы и слюни.

— Чертова наркоманка! — Олег рванул из ножен саблю и прыгнул через очаг, метясь рукоятью Урге в лоб. Как ни был зол, он не хотел заливать ковры и постель кровью прилипчивой наркоторговки — отрубить голову и вспороть живот можно и на улице.