Галина Романова - Операция «Невеста»

Вырвавшись, привидение серым облачком растаяло в темноте.

— Вот бес! — Я притопнул ногой и несколько раз с досады пнул ближайшее надгробие. — Сорвалась!

— Но-но! — раздалось снизу. — Кому тут жить надоело? Сейчас как вылезу…

— Засохни! Не до тебя!

— Ой, — грозный голос сразу изменился. — Прощения просим, ошибочка вышла. У вас все в порядке? Может, помочь чем-нибудь надо?

— Надо. — Я мрачно пнул надгробие еще раз. — Мне нужен кто-то, кого можно временно использовать в качестве жены.

— Извините, не могу. Я это… другого пола был при жизни. А Печальная Сель…

— Только что улетела.

Снизу послышалось неразборчивое бормотание — что-то вроде сожаления и осуждения одновременно. Причем было совершенно непонятно, кого тут осуждают, а кого жалеют.

— Эй, ты там! Подо мной! — Я опять потоптался возле надгробия. — Скажи там всем: мне женщина нужна. Срочно!

Снизу не ответили. Зато сзади послышался странный звук — смешение кашля и стонов.

Я обернулся, на всякий случай коснувшись рукояти обрядового ножа на поясе. Ожидал встретить кого угодно, но там стояли лишь студенты. Оба одинаково бледные, с выпученными глазами и открытыми ртами.

— Что?

— Это что сейчас было? — прошептала Дорис-Марджет.

— Ничего. Ну, что встали? Кто уровень фона записывать будет?

Студенты разом кинулись изображать бурную деятельность, оставив своего наставника в напряженном раздумье: что же такое произошло, отчего сбежала помешанная на замужестве Печальная Сельма, и что теперь делать с предполагаемой женитьбой Анджелина Маса.

Тем временем где-то…

Девушка лет двадцати, высокого роста, стройная, в глухом платье с потускневшим золотым шитьем на груди и по подолу лежала, скрестив руки, и не шевелилась. Она казалась спящей, однако не вздымалась грудь, не было слышно дыхания. В комнате царила тишина, настолько полная, что осторожные шаги за дверью прозвучали громом среди ясного неба. Кто-то шел по коридору.

А потом дверь осторожно приоткрылась.

В щель сунулся молодой человек. Судя по выражению лица, он просто бродил по замку и заглянул сюда из чистого любопытства.

— Ого! — послышался его шепот. — А что это такое?

Ему никто не ответил.

Молодой человек шагнул в комнату, тихо притворяя за собой дверь. Полумрак его немного напугал.

— Интересно, что здесь находится?

Собственный голос придал ему смелости. Он сделал несколько шагов и вытянул шею, сгорая от любопытства.

— Ну и ну… А мне говорили, что замок всеми покинут!

Он подошел ближе, рассматривая незнакомку.

— Она красивая… — Молодой человек говорил вслух, чтобы придать себе смелости. Уж больно жутко было обнаружить в пустом замке тело незнакомой девушки. Причем оно не истлело, выглядело как живое, разве что кожа отливала желтым, как старая бумага, да вокруг глаз залегли темные тени. Она не дышала и не шевелилась, но запаха тлена не чувствовалось. Стремясь в полутьме рассмотреть лицо красавицы поближе, молодой человек приблизился вплотную, низко наклонился к ложу… и внезапно понял, что же с нею не так.

— А-а-а! Она… она здесь!

Во двор замка как раз въехала карета, и дородная леди не спеша выбиралась наружу, к встречающему ее мужу и родственникам, когда громкий истеричный вопль заставил всех встрепенуться. В дверях показался бледный до зелени молодой человек с перекошенным от ужаса лицом.

— Она… она там! — задыхаясь, выкрикнул он. — Я видел! С-сам…

— Успокойтесь, Отто. — Граф Марек поморщился. — Что такого вы могли видеть?

— Я видел женщину! — воскликнул тот. — Мертвую женщину там, на верхнем этаже в восточном крыле! — Он указал дрожащей рукой на возвышающуюся над двором башню. — Она там, в той комнате! Лежит… мертвая!

— Что это значит, Марек? — Леди с тревогой обернулась к супругу. — В замке трупы?

— Ничего страшного, Анна, — ответил тот. — Отто, как я полагаю, отыскал-таки место упокоения знаменитой виконтессы Аниты Гневеш.

— Я не знаю, кто она. — Отто опять бросил взгляд на злополучную башню. — Но я своими глазами видел ее тело.

— Умоляю вас — не при дамах, — перебил его граф. — Ничего удивительного! Замку почти пять веков. Тут просто обязаны водиться привидения.

Пока шел разговор, из кареты выбралась юная девушка. Ее хорошенькое личико исказилось, когда она услышала последние слова отца.

— Луциан, это правда? Тут водятся привидения?

Шестнадцатилетний юноша очень хотел считать себя взрослым, поэтому он ответил с важностью человека, который каждый день имеет дело с необыкновенным:

— А где им еще быть? Но ты не волнуйся, сестренка, они совершенно безобидны.

— Безобидны или нет, — их мать, вздрогнув, повела плечами, — но я хотела бы, чтобы нам никто не мешал тут жить.

А все-таки тут хорошо! Солнышко светит, травка приятно щекочет пятки, цветочки пахнут, ивы шелестят листвой на легком ветерке, от реки веет прохладой. Лето еще не совсем уступило права осени, и, хотя ночами уже прохладно и под кустиком не заночуешь, днем еще солнышко припекает — хоть ложись и загорай! В такую погоду, лежа на пригорке, не хотелось думать ни о чем плохом, только смотреть вверх, на бегущие по небу облака, мечтать и грезить о приятном. Например, о том, как сейчас госпожа Гражина чехвостит одного из наших практикантов. И даже я знаю кого!

— Ну шо ты за бестолочь? Ты смотри, шо ты наробив? — Голос у нашей домоправительницы громкий, властный.

— А я что? Я ничего… — раздается в ответ негромкое бурчание Зимовита.

— Так вже ясно, шо ничого! Ты ни-чо-го не сробив! А я шо гуторила? Сухостой вот этот выкорчевать, корни убрать и вскопать две грядки… Иде это усе? Куды я редьку сеяти буду?

Парень опять что-то пробормотал в том смысле, что он будущий некромант, а не наемный батрак.

— Да ты гораздо хуже! — Патетики в голосе госпожи Гражины резко прибавилось. — Вместо батрака усегда можно наняти нового! А з вами мене до первого снега придется мыкаться! Корми вас, пои, обстирывай, полы мой… А вы отказываетесь помогати бедной женщине по хозяйству? И ничого мене за вас не платять! Ни гроша ни за то, шо стираю, ни за то, шо кормлю, — добавила она после паузы, очевидно, угадав возражения собеседника. — А вот мэтра трогать нэ надо! — На сей раз паузы не было. Видимо, наша милейшая госпожа Гражина действовала по принципу всех женщин мира: сама придумала, сама и обиделась. — Он и так вас, дурней, уму-разуму учит! Живо лопату взял, и шобы до вечора три гряды готовы были!

— Три? — на сей раз голос у Зимовита все-таки прорезался. — Вы ж говорили, что две!