И оживут слова (СИ) - Способина Наталья "Ledi Fiona"

— Нам туда.

И в эту минуту я разозлилась на него еще больше.

Дальнейший путь до дома Добронеги прошел в полном молчании. Я злилась, Альгидрас не проявлял никаких эмоций. Теперь он шел справа от меня на шаг позади. Меня не отпускала навязчивая мысль: добиться от него хоть какой-то реакции — злости, раздражения… Хоть чего-нибудь! Я хотела знать, что думает он сам. Добронега, Радимир, Улеб окутали меня коконом заботы и понимания. Но ведь была Злата, бросившая в лицо обвинения, были шепотки и откровенно злые слова чужих людей, был оценивающий взгляд прыщавого стражника и настороженность воинов Радимира. И только от этого… никакой реакции не было, кроме мимолетной усмешки, впрочем, исчезнувшей так быстро, что я не была уверена, не примерещилось ли мне. Но ведь должно же быть что-то! Взять хотя бы факт того, что он не зашел проведать сестру побратима. Насколько я могла судить, такое родство здесь считалось едва ли не сильнее кровного.

Я попыталась незаметно взглянуть на спутника. Для этого пришлось чуть сбавить шаг, но стоило мне это сделать, как он в точности повторил мой маневр, и мне пришлось обернуться. Несколько секунд я смотрела в это ничего не выражающее лицо, а потом отвернулась и пошла дальше. Без толку! За оставшуюся часть пути он подал голос два раза. «Налево», «здесь канава». Причем, на втором замечании я споткнулась, но ожидаемой поддержки не почувствовала. И хотя равновесие я не потеряла, но обиделась всерьез.

Двор Добронеги вырос за очередным поворотом. Я шагнула к калитке в больших дубовых воротах. Этим путем входить во двор мне еще не доводилось. Обычно я пользовалась задней калиткой, выходившей к огородам и небольшому ручью. У парадного входа делать мне было, в общем-то, нечего. Незапертая калитка тихонько скрипнула, впуская нас в прохладную сень двора. Росший у забора клен перекинул сюда свои ветки, укрывая от солнца, стоявшего в этот час высоко.

Я вдохнула полной грудью запахи, уже ставшие знакомыми, и повернулась поблагодарить своего «милого» провожатого.

Все случилось в доли секунды: большая серая тень метнулась в мою сторону, короткий рык пронесся по двору, отдаваясь эхом от высокого забора. Я инстинктивно шарахнулась в сторону, уже понимая, что не успею, — огромный пес по кличке Серый летел на меня, оскалив пасть.

— Серый, место! — крик Альгидраса показался неправдоподобно звонким, а сам он метнулся псу наперерез, оттолкнув меня локтем.

Я больно ударилась затылком о стену, сползла на землю и, тут же вскочив, покачнулась от накатившей тошноты. Серый скулил у ног Альгидраса, неловко прижимавшего к себе правую руку. Вся его рука от локтя до запястья была залита кровью. Я невольно вскрикнула, и Серый вновь ощетинился.

— Вдоль забора, — сквозь зубы проговорил Альгидрас. — До дуба он не достает.

Я послушно пошла вдоль забора, сопровождаемая рычанием Серого и полным злобы собачьим взглядом, и вдруг совершенно ясно поняла, почему никогда не ходила этим путем, — каждое мое появление во дворе сопровождалось рыком. Серый был привязан в углу двора, рядом с воротами. В его распоряжении был довольно большой участок с будкой, долбленой миской и здоровенным поленом, большей частью изгрызенным. Внушительная цепь крепилась к забору кованой скобой. Когда нужно было впустить во двор посторонних, закуток Серого запирали массивной перегородкой. Свирские псы были настолько огромными и злобными, что Добронега запросто оставляла двор открытым, понимая, что мимо незапертого Серого ни один чужак не пройдет. К несчастью для нас с Альгидрасом, я для Серого была как раз чужаком.

До этого момента я ни разу не видела пса так близко — только из окна. Зато теперь могла сполна оценить его размеры. Встав на задние лапы, он наверняка оказался бы гораздо выше меня. Двигаясь вдоль забора, я скользила ладонями по теплым бревнам и не отрывала взгляда от Серого. Серый с Альгидрасом — от меня.

— Все, — услышала я голос Альгидраса.

Сам он потрепал Серого по мохнатой голове, скользнул рукой по прижатым к голове ушам и направился к колодцу. Мое сердце готово было выпрыгнуть из груди от пережитого ужаса, поэтому я проследовала за Альгидрасом не сразу. Колени, казалось, были набиты ватой. Новый рык сопроводил мой первый шаг, и я застыла.

— Свои, Серый, — резко откликнулся Альгидрас, обернувшись к псу.

Пес вновь виновато прижал уши к голове и недовольно заворчал, но рычать прекратил. Под настороженным взглядом Серого я подошла к юноше, успевшему достать колодезную воду и лившему ее теперь на разорванную руку. При виде крови меня привычно замутило. Некстати вспомнилось, как пару дней назад на просьбу Добронеги помочь освежевать кроличью тушку мой организм ответил рвотным позывом. Я тогда еле успела добежать до угла дома, а потом не могла уснуть от увиденной картины: серая, слипшаяся от крови шерстка и большой, остро отточенный нож. Добронега тогда посмотрела слегка удивленно, и на этом ее попытки пристроить меня к готовке закончились.

Но сейчас было не до обмороков и слабоволия. Вблизи рука Альгидраса выглядела пугающе. Кровь лилась, не переставая, и с этим срочно нужно было что-то делать.

— Я сейчас, — непослушными губами проговорила я и бросилась в дом.

Добронеги не было. С утра она предупреждала, что пойдет в соседнюю деревню проведать новорожденного. Ребенок несколько дней отказывался от груди и беспрестанно плакал. Добронега была травницей, то есть, по местным меркам, почти всесильным человеком, способным вылечить многие болезни. Думаю, будь она в этом менее сведущей, моя лихорадка могла бы закончиться гораздо хуже. Я на секунду остановилась посреди комнаты, прижав ладони к горящим щекам. Боже мой! Насколько все было бы проще, будь Добронега дома. Я не врач. Что делать-то?

Я бросилась к полкам, на которых Добронега хранила запасы трав и мазей. Мелькнула мысль: «Как кстати она пристроила меня к помощи». Из ее давешних объяснений я худо-бедно поняла, какая мазь от чего. Во всяком случае, пузатый глиняный горшок с кровоостанавливающей мазью нашелся быстро — как раз ее я помогала вчера готовить. Впрочем, помогала — громко сказано. Толкла в ступке выданные Добронегой травы. Если ее и смущали мои скромные познания или мое неуемное рвение, виду она не подавала. Такое впечатление, что они с Радимиром приняли бы Всемилу любой.

Кровоостанавливающая? Точно? Я приоткрыла крышку и поднесла горшок к носу. То, что нужно. На запахи у меня всегда была хорошая память, к тому же Добронега сегодня утром при мне давала ее Улебу для жены, поранившейся о серп. Однако я, на всякий случай, перепроверила оставшиеся горшки. И цвет, и запах остальных мазей были мне незнакомы. Я прижала к себе горшочек и нервно огляделась по сторонам. Что еще? Чистые тряпицы, миска для воды. В последний момент я подумала, что колодезная вода не самое лучшее средство для дезинфекции. Горшки из печи к тому времени я научилась вытаскивать лихо. Едва не ошпарившись пахнувшим из-под черной крышки паром, я зачерпнула ковш еще горячей воды и плеснула ее в глубокую миску. Во вторую миску я побросала тряпки. Еще прихватила бутылку с какой-то многоградусной настойкой, решив, что та сгодится для дезинфекции, и поспешила во двор.

Альгидрас стоял у крыльца, разглядывая свою руку. Он успел приложить к ране несколько больших листьев подорожника, но кровь продолжала бежать по согнутой руке, капая с локтя. Я пристроила свою ношу на скамью у крыльца.

— Иди сюда. Я перевяжу.

— Принеси мне новую рубаху. Будь добра. В сундуке в старых покоях Радима… слева от двери, ‒ сказал он, будто не слышал моих слов.

— Я сначала перевяжу, а потом принесу, — нервно откликнулась я.

— Я бы сходил, но не хочу пол запачкать.

На что я до этого списывала его немногословие? Язык не родной, да? Это же сквозило в каждой нотке, правда? На самом деле говорил он на нем замечательно. Просто я была, видимо, не тем собеседником.

— Дай сюда руку! — с нажимом повторила я.

Ноль реакции. Только нетерпеливое переминание с ноги на ногу в ожидании чистой рубахи. Ну что за глупость! В мире, где каждая царапина может стать смертельной, мы тут в обидки играем!