Ирина Котова - Королевская кровь. Книга вторая

Байдек помолчал, вспоминая, как вчера вечером, после ужина, очень осторожно просил жену за Кембритча, и как удивлена и насторожена она была. И все-таки, как всегда, пошла ему навстречу, когда он сказал, что чувствует вину за свой срыв и ему было бы проще, если бы она его выслушала и потом уже определила меру наказания.

Ему было мучительно стыдно смотреть в ее глаза, и все равно он не мог ей сказать. Зная, как она долго боялась чужих людей, думая, что их найдут? Помня, как несколько раз за прошедшее время она просыпалась от кошмаров и плакала у него на груди? Понимая, что страх надолго поселится в ее душе, и, помимо текущих неподьемных забот, она будет нервничать за него, за детей, за сестер и отца?

— Да, — коротко ответил он. — Они с отцом приглашены на бал, и приглашения аннулированы не будут. Но ты должен понимать, что без последствий его представление все равно не останется.

— Мариан, — неожиданно проникновенно произнес начальник Зеленого Крыла, — прости, что лезу в твои семейные дела. Но … не пора ли уже рассказать Ее Величеству и семье о заговоре? Я понимаю тебя, но эта информация сделает их более внимательными и осторожными. Да, мы обеспечиваем охрану, пытаемся предугадать и предотвратить, но ведь идеальной защиты не бывает…

— Я тебя услышал, — сухо сказал Байдек, и было понятно, что он сделает по-своему.

Игорь Стрелковский систематизировал данные о кражах, озвученные Учителем, провел еще один допрос, с другим штатным менталистом. Помощник был деловит, опытен и спокоен, и работалось с ним хорошо. Но мысли все равно возвращались к борющейся за жизнь напарнице в королевском лазарете Бермонта.

Врач, наблюдающий ее, дал полковнику свой телефон, и обещал позвонить, если будут улучшения. Но пока их не было. Но и ухудшений тоже.

«Кризис прошел, — сказал ему вчера врач, — состояние стабильное. Работаем».

Разговор был короткий — Игорю не хотелось отвлекать эскулапа от его деятельности. Бермонт выдал ему пропуск в городской телепорт Ренсинфорса, чтобы он мог навещать Люджину, и он ждал известий. А пока сам погрузился в работу. Поднял данные о кражах за последние пять лет — именно столько существовала «школа» Учителя. Составил список пострадавших. Непростых людей, совсем не простых. Нужно было встретиться с ними и снять показания, потому что заявлений было немного, и он подозревал, что и к жертвам воров большая часть вещей попала незаконно. Записал скупщиков. Заказчиков. Работа шла, и он погрузился в нее с головой.

Утром он снова приходил к могиле Ирины, принес цветы. Вокруг была уже размечена почва для памятника, а на скамейке, не обращая внимания на холод, все так же сидел Святослав Федорович и рисовал. Он выглядел таким одиноким среди пустоты кладбища, среди серых от серого неба усыпальниц, что Стрелковского что-то кольнуло в груди. Он увидел себя. Пусть у него были руки и ноги, но он был таким же калекой, с одной-единственной страстью.

И снова они молча сидели, глядя на могильный холм. И только перед уходом Святослав спросил:

— Почему ты не сказал ей?

Игорь не стал переспрашивать, кому.

— У нее уже есть один отец, — сказал он глухо, но уверенно, — один и останется. Не я ее растил, Святослав Федорович. Зачем? Ей не нужно это.

Бывший принц-консорт несколько мгновений всматривался в его лицо, затем кивнул на прощание и ушел.

А Игорь вспомнил, что так и не посмотрел, что же все-таки за памятник будет на могиле их королевы.

Сейчас, сидя за бумажками, он то и дело вспоминал произошедшее на склоне Хартовой сопки, и сопоставлял с трагедией в Зале Телепорта. Смитсен явно был сильнее — против него и секунды не продержалось несколько магов. Но и этот…Соболевский. Откуда же они берутся, эти одержимые? Почему одни Темные спокойно живут себе всю жизнь, как обычные люди, а другие — получают такую огромную силу? И как, каким образом с ним можно справиться?

Раздался телефонный звонок. Звонил врач.

— Она вышла из комы и зовет вас, — сказал коротко. — Даю два часа, потом снова усыпим. Поторопитесь.

Стрелковский зашел к Тандаджи, и сообщил, что будет отсутствовать. И что нужно воспользоваться дворцовым телепортом. И уже через час доехал от городского телепорт-вокзала Ренсинфорса до королевского лазарета.

Люджина была бледной, и, несмотря на свои размеры, казалась будто прозрачной и невесомой. Она не заметила его прихода, равнодушно смотрела прямо перед собой глазами, в которых плескалась боль, и сжимала зубы. Мигали и пикали аппараты, но гипса на ней было уже меньше. И дежурил только один виталист.

— Десять минут, — сказал тот шепотом. — Не больше.

— Почему ей больно? — тихо спросил Игорь.

— Телу нужна боль, чтобы понять, где регенерировать, — объяснил дежурный так же тихо, — нельзя все время держать на обезболивающих. Скоро будет укол. Не теряйте время.

Ладонь ее, наверное, единственное, что не было сломано, сжималась и разжималась, и он осторожно прикоснулся к ней, погладил. Пальцы дрогнули, расслабились.

— Игорь, — просипела она, пытаясь повернуть голову. — Игорь.

— Не шевелитесь, капитан, — произнес он ровно, — не надо. Я теперь каждый день буду приходить.

— Принцесса…., - она задышала тяжело.

— Жива, — успокоил ее Стрелковский, все еще гладя бледные, какие-то даже синеватые пальцы. Ей оббрили голову, видимо, для операции, и смотрелось это страшно. А ведь были длинные, тяжелые черные волосы, косу заплетала, закрепляла на затылке.

— Мама, — прошептала она через некоторое время.

— Что? — не понял Стрелковский. Склонился над ней, и Люджина чуть улыбнулась, самым краешком губ.

— Маме…позвони, — получился то ли сип, то ли выдох. Вдруг тревожно запиликал один из аппаратов, подскочил виталист, отстранил полковника, в коридоре затопали врачи.

— Позвоню, — пообещал он от двери громко, потому что заскочившие врачи уже суетились вокруг, переговаривались о чем-то. — И к бабушке нашей сегодня зайду.

Она прикрыла глаза, и Стрелковский вышел.

Дозвониться матери Дробжек удалось не сразу. Он, слушая гудки, поглядывал в личное дело напарницы — рядом с графой «отец» стоял прочерк, рядом с графой «мать» — имя «Дробжек Анежка Витановна». И маленькая фотография — крепкое круглое лицо, волосы без седины, так же оплетеные вокруг головы, как и у Люджины, суровый взгляд. Теперь понятно, какой будет Воробей в возрасте.

— Сучья обрезала, — сообщила она в трубку вместо приветствия, и говорила она точно, как топором махала. После первых слов легко представлялся сюжет на тему «Мамаша Дробжек и волки». — Кто говорит?