Никому и никогда - Loafer83
Он сдал Юлю роботу и уехал в казарму. Робот-тележка отвез ее в дальний корпус. По дороге она увидела почти весь военный городок, действительно напоминавший подземный город. Встречные шеренги солдат улыбались ей, и она переставала видеть уродства в их лицах, несколько офицеров отдали честь, а один, видимо вспомнив прошлую жизнь, отправил воздушный поцелуй, щелкнув каблуками не хуже актера из старого фильма. Внутри было ужасно жарко, и она сняла куртку и ватные штаны, оставшись в тонкой робе. Ей было стыдно за себя, за то, что она грязная, и робот, словно понимая ее, нигде не останавливался. Встречные потоки пропускали их, и она догадалась, что ее встречают, как почетную гостью. И это было приятно, столько мужчин, пускай и киборгов, и она всем нравится.
Робот остановился у серой двери без указательных знаков. В отличие от подземного города, она не увидела по пути ни одного щита-стукачка, наверное, за киборгами такая слежка и не нужна была, щит был встроен им в голову. Дверь открылась, и вышла высокая старая женщина, очень худая, с длинными тонкими пальцами. Волосы коротко стрижены, как у зека, но Юля ее сразу же узнала.
— Здравствуйте! А я думала, что с вами случилась беда, — повинуясь первому чувству, Юля соскочила и обняла ее. Так здорово было встретить знакомого человека.
— Нет, беда случилась давно, а сейчас меня особо нечем пугать, — женщина погладила Юлю по голове, со стороны они напоминали бабушку с внучкой или престарелую тетку с племянницей, не хватало еще старых платьев тургеневских барышень, садового домика и террасы с накрытым чаем столом, и чтобы над вазочками с вареньем жужжали наглые осы, а солнце клонилось к закату, расцвечивая августовскую природу нежно-красным светом. Юля отчетливо ощутила запах и вкус лета, от этого защипало в глазах, и она заплакала. Лето поглотило все, и она перестала чувствовать вонь, видеть серый бетон и понимать где находится. — Поплачь, теперь можно. Они разрешили мне проводить тебя в путь. Знай, я верю, что ты победишь.
— А что будет с вами? — Юля отошла, с тревогой смотря ей в глаза. Женщина покачала головой.
— Не думай об этом. Я слишком долго вижу это все, поверь, любой исход будет для меня избавлением.
Юля закусила губу, но решила больше ничего не спрашивать. То, что ее утилизируют, она понимала, а как и когда — разве это имело значение? Она пошла за женщиной в комнату. Это оказалась сносное жилище уровня санатория три звезды лет двадцать назад, истрепавшегося до одной с половинкой. По сравнению с прошлыми камерами и шахтой все было просто шикарно. Особенно ванная, не жуткий серый кафель в бане, не потемневшие от сырости и старости лавки из пластика, а простая и чистая комната с небольшой чугунной ванной, облупившейся снаружи, раковины и зеркала. Вода горячая с пеной пахла дегтем и немного хвоей, совсем чуть-чуть. Юля быстро разделась и, сложив грязную одежду в мешок, с головой погрузилась под воду. Когда она вынырнула, женщина уже ушла, оставив на полке чистую одежду и белье. Опять серая тонкая роба и грубое белье, не такое белое, как снег, но белое и чистое. Юля зажмурилась от удовольствия, ощутив дикий голод. Смывая с себя грязь, уничтожая въевшийся в кожу запах подземелья, сырость и затхлость чужой жизни, она будто бы рождалась заново. Пришлось два раза поменять воду, вылив полбутылки пены и сточив мыло до крохотного обмылка, чтобы отмыться.
В третьей ванной она просто лежала и дремала, думая о себе, думая о Йоке, надеясь, что с ней будет все хорошо, что ее не бросят, как скотину в яму. Она знала, что ничего не сможет сделать, что никак не сможет помочь, и Йока это знала и не ждала этого от нее. Юля почувствовала, что готова. Смыв грязь и затхлость, она смыла и страх. Вспоминая ухмылку и слова черного духа, видя перед собой лицо усатого инспектора высшего уровня, первого или второго, не все ли равно, она догадалась, что что-то для нее приготовили, какое-то новое испытание, которое знакомо и Йоке. Никто не сказал прямо или сказал, но Юля не поняла, впрочем, как обычно. И почему она должна понимать все с первого раза?
Подумав об этом, она вспомнила родителей, строгую и часто несправедливую в своей безумной тревоге маму. Она думала о ней, об отце и Максиме, и хотела, чтобы они гордились ей. Она повзрослела, она стала ровно такой, какой хотела видеть ее мама: уверенной, но в меру, строгой к себе и умной. Юля засмеялась от мысли, что она стала умной. Вот Альфа удивится, а если она перестанет с ней после этого дружить, зачем ей умная подруга, когда сама дура-дурой? Они так шутили над собой, не замечая явной несправедливости по отношению к себе. Она смотрела на пену сквозь узкие щелочки, все глубже погружаясь в легкий сон, видя всех, по кому соскучилась, кого любила, кого потеряла. Они были рядом с ней, они всегда были и останутся внутри нее, и ради них она будет жить и бороться. Она победит, иначе и быть не может. Она уже победила, что добралась и не сломалась, и ее боятся. Пусть боятся, Юля улыбнулась и уснула.
— Отдых определенно пошел вам на пользу. Вы стали лучше выглядеть, мне нравится ваш решительный вид, — инспектор покрутил усы, без тени смущения или подобия такта рассматривая Юлю.
Она нахмурилась и туже завязала косу. Бежевая роба немного колола, ткань слишком грубая и жесткая, но это было лучше, чем предыдущая. В этот раз ей выдали ботинки почти ее размера, они слегка болтались, затянутые до предела. Инспектор прошелся по ее комнате, отмечая про себя идеальный порядок, кровать застелена без единой морщинки, посуда вымыта и аккуратно сложена на столе.
— Давайте без комплиментов, — сухо сказала она, выдерживая взгляд насмешливых глаз. — И перестаньте присылать ко мне ваших духов страха и ужаса. Не мучайте их.
— Вам их жалко? А ведь они хотят вас ввести в ступор, и вы их жалеете. Странно, имея вашу силу, я бы испепелил их на атомы.
— Я не вы.
